Журналист для Брежнева или смертельные игры - [15]

– На вокзал, в кебабный двор.

– Сначала деньги, – вдруг сказал водитель. – Уже двадцать рублей настучало, платить будешь?

– Буду, буду, держи, – и Сашка высыпал на переднее сидение все деньги, которые отдал ему Толик Хачмас. – Хватит с тебя? Поехали!

– Ты все деньги отдал? – переполошилась Лина.

– А что? – спросил он.

– Я кушать хочу…

Черт подери! Этот мягкий прибалтийский акцент, эти глаза, эти волосы и эта доверчивость – непонятно, от чего у него голова идет кругом, от нее или от того, что за весь сегодняшний день он не только не укололся, а даже не сделал одной затяжки анашой!

– Но нужно найти твой паспорт.

– Да, я знаю… – она говорила «да» как «та», она смягчала все согласные, и ему уже в самом деле казалось, что она ему в чем-то родная, почти сестра.

Машина тормознула у кебабного раствора, Лина хотела пойти с ним, но он опять оставил ее в машине – не хватало, чтобы она рылась в мусорных ящиках! – и быстро ушел в раствор – в подворотню, где стояли мусорные ящики.

Зелено-медные мухи кружили под этим скопищем мусора, пищевых отходов и грязи. Прошло почти полтора часа с тех пор, как в один из них Мосол швырнул ее кошелек с паспортом и адресом тетки. Адрес-то ладно, можно узнать через адресный стол, но паспорт восстанавливать – целая проблема.

Сашка решительно шагнул к первому ящику, спугнул возившуюся там кошку и рывком опрокинул ящик на землю. Мусор вывалился, вторая чумазая кошка оглашенно рванулась из глубины ящика прочь. За первым ящиком Сашка перевернул второй, потом третий, потом ящик на противоположной стороне. Надо спешить. Если его случайно заметят жильцы дома, поднимут такой крик, не оберешься! Слава Богу, вот! Красный уголок комсомольского билета торчал в каких-то кусках хлеба. Сашка нагнулся, разрыл мусор и вытащил комсомольский билет, новенький паспорт, и сложенную вчетверо бумажку – адрес Лининой тети. Крупным, почти детским округлым почерком на бумажке было написано: «Тетя Нора. Баку, Бузовны, улица Агаева, 6».

Прочитав адрес, Сашка еще подержал бумажку в руках, подумал, а затем скомкал ее и швырнул в мусор. С паспортом и комсомольским билетом он вышел из подворотни и увидел, какой благодарностью вспыхнули Линины глаза.

– Держи, – он протянул ей документы. И сказал водителю свой адрес: – Мельничный переулок, 8.

Он еще не знал, что скажет матери, но другого выхода не было – для Мосола, для всей этой шпаны она должна хоть несколько дней прожить в его семье как сестра.

Он ощутил, как давно не кололся – со вчерашнего дня! Зверски хотелось «двинуться» или хотя бы курнуть анаши! Он вспомнил, что в кармане у него лежит мастырка и мысленно хлопнул себя по лбу – идиот, он же мог пошабить в подворотне, пока искал ее паспорт! А теперь как? При ней невозможно, она услышит запах.

Мать была дома, она изумленно уставилась на Лину с ее чемоданом, но Сашка быстро увел мать на кухню и у них состоялся короткий деловой разговор. Мать давно знала, чем занимается сын, страдала, плакала, умоляла Сашу бросить наркотики, скрывала, как могла, от отца, постарела за последние два года на десять лет, и только молила Бога, чтобы Сашку не арестовали до призыва в армию. Армия! Ей казалось, что это единственное, что спасет ее сына. И вдруг – эта девочка, синеглазое существо, заморская кукла, одного взгляда на сына было ясно, чтобы понять, что он влюбился по уши. И мать поняла, что это – редкий, посланный Богом шанс в борьбе за сына! Почти не спрашивая, кто она и что, только уяснив исходные данные – вокзал, потерянный адрес тетки, мать сказала: «Хорошо, пусть она живет у нас хоть целый месяц, Саша, но при одном условии – ты от нее не отойдешь ни на шаг, ни на минуту».

– Но мама! У меня есть дела…

– С ней, – сказала мать. – С ней – куда угодно. Покажи ей город, своди в кино, на пляж, но имей в виду – такую девочку в этом городе нельзя оставлять ни на минуту, ты лучше меня знаешь, что с ней может случиться.

Он знал. В этом городе только азербайджанки могут свободно, без проблем ходить по улицам – все остальные хорошо знают, что на каждом углу, в трамвае, в магазине их могут облапать, схватить за грудь, хлопнуть по заду – прямо средь бела дня. А уж вечером в каком-нибудь парке… компанией меньше десяти человек туда идти нельзя. Он видел, что мать сознательно спекулирует на этом, но он принял ее условие – а что ему еще оставалось?

– Саша, дай мне слово, что ты бросишь курить эту гадость и колоться, и – все, и пусть она живет здесь, пожалуйста! Ну?

– Хорошо, мама.

– Нет, не «хорошо». Дай мне слово, простое слово мужчины.

У Сашки ломило суставы от потребности в наркотиках, ныло и разламывалось тело, и в кармане лежала заветная мастырка анаши, но поглядев матери в глаза, он сказал:

– Хорошо, даю слово.

Через час, запершись в ванной, включив душ на полную мощь и громкость, Сашка трясущимися от нетерпения руками размял этот крохотный брикетик анаши, смешал с табаком, набил гильзу от папиросы «Беломор», и, стоя у открытой форточки, сделал несколько коротких затяжек. Облегчающая слабость успокоения разлилась по мышцам, у Сашки даже слезы выступили на глазах. Сейчас бы уколоться! Может, плюнуть на все, сбегать на угол проспекта Вургуна и Кецховели, там сейчас должен дежурить Керим, за чек опиума он берет двадцатник, потому что опиум привозной, не местный, из Средней Азии или даже из Вьетнама, но это ерунда, двадцатник как раз есть. Где-нибудь в первой же подворотне он кольнет себя керимовским же шприцем и – порядок, кайф…