Журавли покидают гнезда - [99]

* * *

…Сквозь дверные щели проникал слабый свет, но и его было достаточно, чтобы ориентироваться. Чангер лежал на прежнем месте. Он видел, как Юсэк вошел к нему, как долго стоял, привыкая к темноте, и как потом опустился рядом.

Разные догадки полезли в голову, но Чангер молчал, ждал, когда Юсэк начнет сам. Тот сидел, уткнувшись лицом в колени.

— Тебя-то за что сюда? — спросил Чангер недоверчиво.

— Я хотел его убить, — сказал Юсэк.

— Кого?

— Хагу.

— И что тебе помешало? Убил бы.

— Рука подвела, дрогнула.

— Видать, чем-то не угодил хозяин? Не дал он обещанного, что ли?

Юсэк не обиделся.

— Зря ты так думаешь, — сказал он устало.

— Тогда ответь: почему ты его отпустил? Разве не знал, кто этот Хагу? — снова спросил Чангер, но уже без обиды.

— Трудно объяснить. Он ведь меня тоже от смерти спас.

Чангер сделал усилие подняться, но не смог и, видимо, не от боли, а от отчаяния выругался. Юсэк помог ему.

Теперь они сидели рядом, касаясь плечами.

— Это ты ночью ломился в дверь? — спросил Чангер, нарушив долгое молчание.

— Да, — вздохнул Юсэк. — А все зря. — Он снова уткнулся лицом в колени. — Как ты попался?

— Тяжело было смотреть на Эсуги. Пожалел. А Игнат даже своего коня дал. Где я тебя только не искал! А потом поехал к себе на хутор, думал — ты туда вернулся. А там — Хагу. Обидно, черт побери, что воевать не придется!

— И мне тяжко. Не смог я отплатить ему за все, — сказал Юсэк, кусая от обиды губы.

* * *

— Скажи, тебе приходилось убивать? — вопрос Юсэка был неожиданным.

— Кого?

— Людей.

— Нет. А что?

— Должно быть, у убийц особое сердце, и руки другие, и облик не такой, как у всех людей.

— Синдо тоже убивала, — заметил Чангер. — Но у нее красивое лицо. И руки нормальные. Только сильные, не дрожат, когда этих гадов шашкой рубит. Можно лишь позавидовать.

— Чему? — спросил Юсэк. — Я понимаю, нужно пресекать зло. Но не так, не кровью. Зло все равно рождает зло. Не по мне это.

— А как тогда пресекать его? — перебил Чангер. — Слезами? Или как ты — отпускать убийц?

— Да, но я спас человека. А что может быть благородней этого?

— А тот, кого ты спас, загонит тебе пулю в лоб, не моргнув глазом! — бросил с ехидством Чангер. — И поверь — никто не скажет о тебе доброго слова. Наоборот, будут с презрением называть твое имя.

— Я знаю это, — сказал Юсэк невесело. — Это ужасно! Я лучше уйду из жизни, чем стану марать кровью свои руки. — Он замолк и сидел неподвижно, о чем-то напряженно задумавшись. Возможно, его терзали слова Чангера, чем-то схожие со словами Хагу? — Я ничего не хочу понимать, — добавил он тихо, боясь выдать свою тоску. — Ты уверен, что Хагу не помилует нас?

— Конечно, нет.

— А вдруг сжалится? Может так быть?

— Он не ты. Моли бога, чтобы просто расстрелял.

Юсэк с испугом поглядел на Чангера.

— Не горюй, Юсэк. Помирать, братишка, тоже надо уметь. Вот, к примеру, — русские, идут на смерть даже с песней. Как здесь говорят: с музыкой. Может, и мы так же, как они? А? — И он громко затянул песню.

Из изб выбрались два старика, показались Христина и Хагу. Больше никого здесь уже не было, разбежались после недавнего поражения.

— Никак поют? — сказал один из стариков, приподняв ушанку.

— Поют, — ответил другой.

— Окоченели, поди, да и голодные, от этого, наверное, и запели, — Христина с укором посмотрела на Хагу.

Тот не слышал ее — был чем-то сильно удручен. Пленники его явно не волновали. Он стоял неподвижно, не отводя глаз от сарая, и, только когда голоса утихли, разрешил Христине отнести парням что-нибудь поесть.

Хозяйка тотчас же кинулась на кухню и вскоре вышла с корзиной. Дверь сарая ей помог открыть старик. Войдя, она поставила корзину подле притихших парней и, выложив на солому хлеб, сало и картошку, сказала, стараясь быть веселой:

— Ешьте, сыночки. Хозяин смилостивился. Видать, песня ваша его за душу тронула.

Чангер не набросился на еду, хотя был очень голоден. Он глядел на женщину, которую узнал сразу же, как только она вошла в сарай.

— Тетя Христина? — удивился он. — Вы не узнаете меня?

Женщина, приглядевшись к Чангеру, испугалась.

— И верно, как это я тебя не признала сразу? Ты сын Чунсеба. Тебя и признать-то нельзя: так уделали…

— А Колька где? Он с вами?

— Нету его, — сказала женщина. — Убег он. Не захотел со мной мотаться.

— А дядя Прохор? Вернулся?

— Все там же, у генерала Семенова. Может, и убили.

— Вы-то пошто с этим Хагу мотаетесь? Жили бы на хуторе.

— Как бы это я нынче на хуторе осталась, ежели муженек у белых служит? Неужто не видишь, как они с нашим хозяином обошлись? Гоняются за ним, как за ценным зверьком.

Чангер усмехнулся.

— Охотятся за ним — это верно. Только он не ценный зверек, а волк-людоед. За то и хотят пристрелить.

Бросив испуганный взгляд на дверь, женщина привстала.

— Что ты мелешь! Перестань! — зашептала она, пятясь к двери.

— Вот видите, и вы его боитесь! А почему? Потому что он и есть волк! Погодите, он и до вас дотянется, если не уберетесь.

— А чего до меня добираться? Не враг я ему. Служу исправно, как и раньше. Куда денешься?.. Куда ни глянь — все одно: озверели люди.

— Вы, тетя Христина, как этот парень, приняли волка за ценного зверька и маетесь. Этому простительно — из Кореи он, а вы? Как вы-то до сих пор не распознали Хагу? Колька ваш угадал его сразу, потому и удрал. Ничего, дойдет и до вас, когда нас из петли вынимать будут.