Журавли покидают гнезда - [41]

Недобрые мысли лезли Иру в голову, наполняя его тревогой за жизнь человека, судьба которого полностью была доверена ему. Но даже сейчас он не жалел о том, что решился взять ее с собой.

Вернувшись в фанзу, Ир прошел в комнату к Эсуги. Юсэк стоял у ее изголовья, не смея вымолвить слово. Он только прислушивался к ее тихим стонам. Ир взял ее руку — она была горячая.

— Что с тобой, девочка? — спросил он, наклоняясь к ней.

Эсуги беззвучно шевельнула губами, и Юсэк догадался, что она просит воды; выбежав из комнаты, он схватил с папсана пиалу с чаем и, вернувшись, поднес к ее губам. Она сделала глоток и, увидев перед собой Юсэка, благодарно кивнула головой.

— Выпей еще, — сказал Юсэк, приподнимая ее голову.

Она сделала глоток, потянулась рукой к его руке и, коснувшись пальцами ладони, едва слышно спросила:

— Где мы? Мы уже в России, да?

— Россия совсем близко, — ответил Юсэк, радуясь, что она заговорила. — Совсем рядом. Ты только поправляйся скорей.

— Значит — я видела сон, — чуть слышно промолвила Эсуги. — Клин-журавлей. Они летели почему-то на север. И среди них — ты и я. А внизу родная деревня, наша долина. Моя омони и твой отец махали нам рукой. А мы им — крыльями. И вдруг под нами забурлило море. Я устала, мои крылья ослабли, я опустилась на воду. Волны, похожие на пасти драконов, хотели поглотить меня. Но тут ко мне опустился ты, и мы снова взлетели в небо. Ты сильно махал крыльями, просил, чтобы я не отставала от тебя и следовала к видневшемуся вдали берегу. Я тянулась из последних сил. А когда стали опускаться — раздались выстрелы… — Она слабо улыбнулась и едва слышно закончила: — Как хорошо, что это было во сне…

В комнату вошел Соним вместе с прихрамывающим стариком, который взял больную за руку и стал прислушиваться к пульсу.

— Не думаю, что у нее простуда, — сказал он после долгого осмотра.

— А что вы предполагаете? — спросил Ир.

— Похоже — нервное потрясение, — ответил старик, вглядываясь в ее зрачки. — Надо же! Такая юная…

Ир поверил старику, поскольку знал о пережитом Эсуги горе.

— Поколем иглами, не поможет — применим якчим, — заключил старик и, протерев иглы тряпочкой, стал вводить их больной в голову, в запястья рук и ног.

Эсуги потеряла сознание.

Лекарь навещал больную ежедневно, наведывался даже ночью. На вопросы отвечал скупо: «Все будет хорошо» — и уходил.

Эсуги пришла в себя лишь неделю спустя. Проснувшись утром, она тихо позвала Юсэка. Услышав ее голос, он очнулся от дремоты и вошел к ней. Велико было его удивление, когда он увидел на ее лице улыбку! И глаза выражали теперь совсем не то, что вчера и позавчера или неделю назад. Они глядели осмысленно, радостно.

Воспряли духом все обитатели фанзы Сонима. Теперь разговаривали громко, не боялись шутить, не отказывались от угощений доброй хозяйки. А Юсэк был счастлив.

— Напугала же ты меня до смерти, — говорил он, поднося ей то пиалу с чаем, то кусочек лепешки. — Ты глядела на меня и спрашивала, кто я. От этого у меня и сейчас мурашки по спине ползают. А потом ты ругала маклера.

Эсуги вдруг переменилась в лице.

— Что я говорила о нем? — спросила она испуганно.

— Ты гнала его от себя…

— И больше ничего?

— А что еще? — насторожился Юсэк.

— Нет, это я так, — ответила Эсуги.

* * *

Окруженная вниманием друзей, Эсуги крепла день ото дня. Гладко прибранные под гребень волосы отливали синим атласным блеском, а на бескровных щеках проступил живой румянец. Правда, под глазами еще сохранились едва заметные круги. Юсэку было приятно, что Эсуги очень походила на Денними. Еще мальчишкой он был по-детски влюблен в эту красивую и строгую женщину. Возможно, поэтому и зародилась его привязанность к Эсуги. Он давно хотел рассказать об этом Эсуги и тем самым, хоть косвенно, признаться в своих чувствах к ней, но не решался, зная, что любое упоминание о матери плохо отражалось на ее здоровье.

Ир тоже часто наведывался к Эсуги. Он видел, что самое страшное позади, но она еще была очень слаба, чтобы идти дальше.

А время шло. С востока снова наползали тучи.

Мансик и Гирсу держались обособленно от Ира, выражая этим свое недовольство его решением дожидаться полного выздоровления Эсуги. Бонсек открыто укорял его за то, что он согласился взять с собой девушку в этот нелегкий путь. Ир не искал себе оправданий, считал, что поступил правильно. Однако он понимал и Бонсека. Подобно выпущенной из клетки птице ему хотелось ощутить пространство, закалить на ветру онемевшие крылья. Было неудобно и перед гостеприимными хозяевами фанзы, ведь они лишали их зимних запасов. Так же неловко чувствовали себя и остальные.

— Эдак мы у вас все приберем, — говорил Ир, отказываясь садиться за накрытый стол. — Впереди не лето. А у вас и своих едоков хватает.

— Что это за разговоры! — набрасывалась на него хозяйка. — Я и так вижу, что вам неловко. Только стыдиться нужно не вам, а мне за наш скромный стол.

Хозяйка каждый раз почти силой усаживала гостей обедать. И хотя они уступали, еда оставалась почти нетронутой. День ото дня взаимоотношения между Иром и его товарищами ухудшались. Иногда он порывался отправить друзей одних. Но как они отнесутся к его решению? И хорошо, если доберутся благополучно, а если нет?.. Много дней и ночей ломал он голову: как быть? Но однажды вечером решение пришло само. Выйдя на улицу и услышав за оградой громкие голоса, Ир поспешил туда и увидел Юсэка, стоявшего в окружении Мансика, Бонсека и Гирсу.