Журавли покидают гнезда - [17]

Как-то еще с вечера Хэ Пхари побрился, приготовил костюм, а утром, уходя, сказал Эсуги, что идет забирать платье. В доме наступила тишина. Эсуги подошла к многоликому Будде, склонила голову. Небо не хочет понять, как ей трудно. Может, всевидящий отзовется, поможет, посочувствует. Ведь пакетики, хранящиеся в его голове, облегчают недуг матери. Эсуги опустилась на колени, стала просить, чтобы Будда помог разыскать Юсэка. И тотчас за стеной затявкала собака.

Воровато просунув в дверь голову, Юсэк окликнул ее. Эсуги вздрогнула. Она не могла ошибиться: это был его голос! Сложив на груди руки, она стала благодарить Будду и клясться, что отныне будет верить только в него. Обернувшись, она увидела Юсэка. Он стоял растерянный и жалкий. Эсуги сама подошла к нему, сама взяла его руку:

— Просила Будду найти тебя, и он нашел! Почему я раньше не подумала о нем? — Она попыталась улыбнуться. Улыбка получилась грустной.

Заметив это, Юсэк спросил:

— Ты огорчена? Но я не уйду. Я искал тебя все это время. А когда нашел… Ты должна сказать правду: зачем ты живешь в доме богатого господина? — Заметив, как ей трудно ответить на этот вопрос, он не стал допытываться, только решительно сказал: — Мы сейчас же уйдем отсюда! Отец тоже ждет тебя.

Эсуги кивнула головой и засмеялась звонко, совсем по-детски. И сама она в эту минуту была той веселой девочкой, какой ее знал Юсэк.

Они вышли из дому, прошли двор. Возле ворот Эсуги остановилась, отняла руку.

— Я не пойду, — сказала она в страхе. — Нет, я не смею уйти.

— Почему? — спросил Юсэк. — Чего ты боишься?

— Мне страшно оставаться здесь, — сказала Эсуги. — Но уйти я тоже не могу. Если я посмею это сделать — моя омони окажется в тюрьме.

К удивлению Эсуги, эти слова не огорчили — обрадовали Юсэка. Он даже подпрыгнул на месте:

— Значит, мой отец сказал правду! А я такое подумал! Прости меня, что плохо о тебе мог подумать. Простишь?

Эсуги кивнула.

— А потом, — не унимался Юсэк, — потом, когда отработаешь долги, ты вернешься к омони?

— Да, Юсэк, — сказала она неуверенно и, чтобы не расплакаться, хотела убежать в дом.

Но Юсэк удержал ее:

— Ты плачешь, Эсуги? Ты что-то таишь от меня?

— Тебе лучше уйти, — сказала она, тревожно глянув на ворота, — Господин ювелир не любит в своем доме чужих.

— А я не уйду, — сказал Юсэк. — Мне тоже не нравится, что ты живешь здесь… может быть, ты сама этого хочешь?

Увидев гневные глаза Эсуги, он сразу успокоился.

— Я пойду, — сказал он, — не сердись, Эсуги.

Она не сердилась. Только не знала, как сказать ему правду о намерении Хэ Пхари. Поймет ли он ее правильно? И времени нет, вот-вот явится хозяин. Или дворник.

— Юсэк, я день и ночь буду молиться Будде, чтобы он дал нам счастья. Чтобы он вернул нас в деревню.

В это время во двор вошел Хэ Пхари.

Он держал в обеих руках кучу коробок и свертков. Увидев незнакомого юношу, переменился в лице, но сдержал себя и весело воскликнул:

— О! В моем доме гость! — Приглядевшись и узнав рикшу, Хэ Пхари обратился к Эсуги: — Не собралась ли юная госпожа куда-нибудь поехать?

Эсуги, пожалуй, меньше ужаснулась бы, увидев в руках Хэ Пхари окровавленную голову, а не эти нарядные коробки.

— Ты смутилась, Эсуги? — сказал Хэ Пхари сдержанно. — Отчего бы это?

— С Юсэком мы жили в одной деревне, — пролепетала она. — Мы дружили… И родители наши тоже…

— Вот как! — удивленно вскинул брови ювелир. — Стало быть, этот рикша — твой старый друг?

— Да, господин, — ответила Эсуги. — Он был в этих краях и зашел…

Хэ Пхари стоял с застывшей улыбкой, поэтому Юсэку показалось, что он не такой уж грозный. Зато Эсуги заметила, как из-под очков, которые хозяин надел, чтобы лучше разглядеть Юсэка, щурились недобрые глаза.

— Я, кажется, об этом юноше кое-что слыхал, — произнес Хэ Пхари нараспев. — Эсуги, ты почему не пригласишь гостя в дом? Угости его чаем. Твой гость — это и мой гость.

— Он торопится… — сказала Эсуги и поглядела на Юсэка с мольбой: ей так хотелось, чтобы он ушел, пока хозяин не раскрыл коробки.

— Да, да, господин, я на улице оставил коляску, — заторопился Юсэк, поняв желание Эсуги.

Хэ Пхари попросил служанку занести в дом коробки, а сам под руку провел Юсэка в переднюю. Бросив к ногам Юсэка тюфяк, он жестом пригласил его сесть и попросил Эсуги, шедшую сзади, принести что-нибудь выпить. Когда она ушла, ювелир опустился рядом с юношей и, остановив внимание на его босых ногах, спросил:

— Давно ты в городе?

— Три года, господин, — ответил Юсэк.

— Три года, — повторил хозяин, думая о чем-то своем. — А Эсуги встретил когда?

— Помните, я привез вас домой…

— Неужели не видел ее раньше? — с удивлением произнес Хэ Пхари.

— Нет, господин. Я ее не мог найти.

— Ты искал ее?

— Да, господин. Я искал ее все эти годы, — сказал Юсэк, проникаясь уважением к добродушному собеседнику.

— Даже так! — снова воскликнул Хэ Пхари. — Должно быть, очень обрадовался, увидев ее?

Юсэк улыбнулся.

— Тогда я что-то не заметил твоей радости, — сказал Хэ Пхари холодно.

— Мне показалось, что Эсуги…

— Вышла замуж?

Юсэк молча кивнул.

— Впрочем, ты не ошибся, — сказал Хэ Пхари спокойно. — Она готовится к свадьбе.

Находясь на кухне, Эсуги подбирала слова, которые бы помогли разжалобить хозяина. Прежде всего следует объяснить ему все как есть, без утайки. И он поймет. Ведь в трудную минуту он помог омони. Она скажет, что его — Хэ Пхари — она тоже любит… Но как бы лучше сказать про любовь к нему? Сказать, что любит, как доброго хозяина? Или как отца?.. А еще поклянется, что будет служить ему до тех пор, пока есть в том надобность.