Журавка. Радугань - [2]

Антоша подошел к ним. Но погладить не решался, хоть и протянул руку. И только рассматривал маленьких выдр.

Егорыч внес со двора позеленевший от времени самовар и поставил на стол. Потом подсыпал в него углей, чтобы веселей гудел, заварил чай из сухой малины и позвал Антошу. Но тот грустно сказал:

— Я хочу к маме.

Егорыч виновато улыбнулся, не зная, что ответить. Где искать маму? Да и откуда он сам, этот найденыш? Местный, доброводский, иль по дороге отстал от беженцев, кто его знает.

— Ты пей чай, — уговаривал Егорыч, — потом пойдем маму искать. В город сходим, на Сосницу. Может, там что узнаем. Рано сейчас идти.

— Я сейчас хочу, — не унимался Антоша и расплакался.

— Ну, не плачь, не плачь, — уговаривал Егорыч. — Гляди, куда тебе босому идти? Не лето на улице.

И, чтобы успокоить Антошу, сказал:

— Ты побудь здесь с Ворчуном и Сластеной. А я один в Сосницу схожу. Мигом ворочусь. Может, узнаю что про маму твою.

Он быстро оделся и пошел. Но не успел выйти за калитку, как услышал:

— Не уходи. Я боюсь.

Оглянулся Егорыч, и жалостью полоснуло сердце: стоит мальчонка босиком на крыльце, маленький, растерянный. Как олененок раненый: слез нет, а печаль в глазах большая. И страх. Вернулся, увел с крыльца — застудится босиком.

— Пойдем в избу, не рви сердечко свое… Давай, Антош, мы тебе обувку смастерим. Потом маманьку пойдем искать. Ладно?

Егорыч снял с чердака свои старые сапоги и начал над ними колдовать.

— Знаменитые получатся сапоги, — приговаривал он. — Хоть пляши. Сами пойдут, только ноги переставляй. Первым делом на Кудеяр сходим в обновке, к дочке моей Наталье и к Митюшке. Он малец рослый, силы большой.

Егорыч говорил, словно песню вел, ласковую, задумчивую. Радовался живой душе — есть с кем поговорить. Антоша слушал и о чем-то сосредоточенно думал.

— А где мои солдатики? — перебил он Егорыча.

— Какие солдатики?

— Мои. Один с ружьем, а другой на коне. Оловянные солдатики, хорошие. Где они?

— Наверное, ты их дома оставил, — предположил Егорыч.

Антоша грустно умолк. Потом вдруг вскочил, подбежал к своей сумке и стал в ней копаться.

— Вот они, я вспомнил. Вот мои солдатики, нашлись! — обрадовался мальчик и неловко потянул сумку с лавки. Два оловянных солдатика упали без шума на чистый половик, за ними выпал альбом и рассыпались фотокарточки. Антоша бросился их собирать, подолгу рассматривал и складывал в альбом.

— Посмотри, это моя мама. Видишь?

Егорыч взял карточку и даже улыбнулся. На него смотрела смеющаяся женщина. Она сильно щурилась, прикрывая лицо рукой. А сама тянулась куда-то на цыпочках. Вот-вот сорвется и улетит следом за солнцем, что так нещадно палило в тот день.

— Ишь ты, веселая, — восхитился Егорыч, — лицо, гляди, насквозь светится, все настроение видать.

— Мама веселая, — подтвердил Антоша. — Она хорошая.

Егорыч медленно перелистывал альбом. Лицо Антошиной мамы показалось ему знакомым. «Где-то я ее видел?» — силился вспомнить Егорыч. Он рассматривал каждую карточку. И вдруг натолкнулся на конверт с адресом: «Доброводск, Ольге Петровне Ивкиной».

Он знал в Доброводске Ольгу Петровну Ивкину — агронома. Может, это Антошина мама?

— Антоша, покажи мне еще твою маму, — попросил он.

Антоша вытащил большую карточку и сказал:

— Вот мама. Только она здесь не смеется.

На карточке было много народу. Егорыч так и замер.

— Антоша, — засуетился он. — Читай, что наверху написано.

— Я не умею читать, не все буквы знаю.

— Тут написано, — волновался Егорыч, — гляди, что: «Доброводский совхоз». И я вон там, в переднем ряду сижу. Гляди.

Весной было у нас совещание в Доброводске, — торопился рассказать Егорыч. — Про лес мы говорили, про сельское хозяйство. А после совещания все стали сниматься. «Уважь, — говорят, — снимись с нами». Я и уважил народ. Мне еще тогда карточку подарили. Вот висит. — Егорыч снял со стены карточку, такую же, как в Антошином альбоме. Только она была в рамке с фигурками птиц и зверей.

— Ты узнал мою маму? — переспрашивал Антоша. — Узнал? Теперь ты найдешь ее?

— Найду, — пообещал Егорыч. — Обязательно найду.

Антоша собрал карточки, сложил в альбом и спрятал его в сумку. И только одну карточку не захотел прятать. Ту, на которой радостно смеялась солнечная мама. Он поставил ее на окно вместе с любимыми оловянными солдатиками.

МИТЯ

В обед к Егорычу пришли Наталья и Митя. Жили они неподалеку, в лесном поселке Кудеяре. Мите двенадцатый год, а по виду все пятнадцать дают. Ростом высок, в деда, и глаза дедовские — синие, добрые.

— И в кого вы такие богатыри уродились, под каким солнцем росли? — завидовали все Егорычу. А он посмеивался только в ответ. От природы, мол, все дается, от земли родимой да от воздуха лесного. В дружбе с ними жить надо, от них вся сила и здоровье.

Наталья даже руками всплеснула, когда увидела Антошу.

— Батюшки! Тощенький-то какой. Журавка, да и все. Сущий Журавка.

— А сама-то велика? — заступился Егорыч за Антошу. — Сама тоньше тростиночки.

Она и вправду что тростиночка рядом с отцом: маленькая, худенькая. Только лицом похожа на него. Такая же светлая и синеглазая.

— Ничего, — ласково сказал Егорыч, — выправится наш Журавка на лесном воздухе, расправит крылышки. Митрия догонит.