Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра - [37]

Раньше я не замечала, но теперь отчетливо увидела, что всюду были разбросаны знаки скорого конца. На клене появились сухие ветки. В парке навсегда разобрали новогодний комплекс с гипсовыми Дедом Морозом и Снегурочкой. Все реже завозили в магазин на Марии Авейде сахар и колбасу. Двухэтажная общественная баня, в которой когда-то мылись жители деревянных домов с улицы Второго Интернационала, теперь смотрела пустыми, разбитыми окнами. А по Зубчаниновке ходили люди с бритыми головами и с ножами.

Даже трещинок на асфальте стало больше. Я старалась не наступать на них, ведь, как гласило древнее поверье, кто на трещинку наступит — дедушку Ленина погубит. Но не наступить было невозможно — с тяжелым сердцем я думала о загубленной душе Ленина.

Да и еду продают по талонам. Правда, может, это всегда так было, но люди говорили, что не всегда.

Приходила по выходным Роза, и я слышала поздним вечером их с бабулей разговоры на кухне. А говорили они о том, что скоро наступит год, когда придет всему конец. Конец света — так и говорили. «Ох, хоть бы не дожить», — вздыхала бабуля Мартуля. «Не доживем», — с уверенностью отвечала Роза.

Плохо было все: и что правил нами некий Горбыль, меченный родимым пятном по лбу, и что в магазине одни консервы, а яблоки червивые уже на деревьях. По всем приметам выходило, что конец всему.

Я вжимала голову в подушку и тосковала от их шепота, от того, что моя бедная жизнь обречена, а мне самой еще много лет придется ждать конца.

Почему они не думают обо мне? Почему не хотят дожить до страшного года со мной? Я тоже хочу умереть вместе с ними. Неужели даже бабуля Мартуля готова бросить меня одну в пугающем, неизвестном будущем?

Страшнее всего, что убежать от всего этого мне было уже некуда. Но так ли это? — вдруг спросила я себя. А ведь там, в моем измерении, еще остался Океан. Мне страстно захотелось навестить Океан, но одна только мысль о походе в мертвые земли вызывала боль.

Боль — это сигнал. Он говорит людям: нельзя делать то, что делать больно. Но это здесь, в человеческом мире. В моем боль существовала только для того, чтобы ее преодолеть. Когда я поняла это, я закрыла глаза и отправилась в свое измерение.

Метаморфозы

Ветер здесь разносил запах гари. От бобровой плотины не осталось ничего, а река высохла. Ее русло покрыл густой слой черной пыли. У расколотого лунного камня я сидела слишком долго — за это время возникли и умерли миллиарды вселенных. А я все никак не могла решиться полететь к Океану — я боялась, что его, как и реки, больше нет. Ветер усилился, превратился в бурю. Он дул, сильный и плотный, как на Юпитере. Черная пыль поднялась в воздух — и тут только, когда ветер расчистил от пыли землю под моими ногами, я заметила, что сижу вовсе не на камнях, а на асфальте. Откуда он здесь? Ладонями я помогала ветру разгребать черную пыль с поверхности планеты. Да, под пылью была асфальтовая дорога. Этой дороге неоткуда было взяться, ведь здесь никогда не было людей. Но она все же откуда-то взялась. И тут словно чей-то голос шепнул мне на ухо: «Проверь!». Я пошла по дороге, и она привела меня к лесу. Леса тоже не должно было быть в этом месте — я знала свое измерение слишком хорошо, чтобы сомневаться. Но он вырос — за те несколько месяцев, пока меня не было. Высокие сосны темной стеной стояли до самых скал. Это были чудные и горькие открытия. Мой мир менялся.

Тогда только я наконец решилась полететь к Океану. Он был на месте. Холодный Океан лизнул мои ноги ласковой волной, как будто говоря: иди, не волнуйся, я не денусь никуда.

Ни бобров, ни рыбы, ни Жуков, ни звездолета — теперь у меня не осталось ничего, кроме Океана, и я долго не поддавалась на его уговоры, я не хотела идти дальше, я вообще ни на шаг не хотела от него отходить.

Возможно, в фильме, который смотрел бог в моем спичечном коробке, были кадры, где Жуки так же ласково, как Океан, посылали мне привет, возможно даже, Жуки, как и Океан, были убеждены, что мне нужно идти дальше. Но их привет до меня не дошел. И кадры эти, если они и существовали, были из прошлого. Я не могла их увидеть, и потому не было никакого толку от понимания, что нет прошлого, нет настоящего и будущего, что время и пространство сливаются в один континуум. Потерян звездолет — единственное средство, которое помогло бы мне совершить путешествие во времени и пространстве и увидеть такой нужный кадр из прошлого. Чуда не случилось. Так зачем же мне идти дальше?

Боль существует, чтобы ее преодолевать, — напомнил мне Океан. Я согласилась с ним и пошла дальше — перелетела скалы и отправилась на юго-восток по выжженным холмам.

Я прошла много километров, прежде чем увидела новое чудо — железную дорогу. Между шпал проросла трава, а насыпь, издали казавшаяся высоким холмом, покрылась изумрудным мхом. Железная дорога была бесконечной — в какую сторону не гляди, она не заканчивалась. Подозрительные рельсы лежали смирно — и я отправилась вдоль них. Чем дольше я шла, тем веселее мне становилось. Нет больше белых камней, нет звездолета, черт знает, что впереди. Но я все равно стрелочник жуков — не зря же здесь пролегла эта железная дорога.