Жрецы - [40]

Вот почему с такой готовностью собираются ватажники.

Цыган Сыч сказал о бахилах. Но и тут опоздал. Все уже были обуты, как того требовал атаман. Порядок известен.

На скрипучих телегах привезли мешки с хлебом. Рувим и Турустан хлопотали около подвод, считали и перетаскивали к стругам провизию. Доставили все это базарные торговцы. Не особенно-то весело выглядели макарьевские прасолы, но ни слова не решались говорить против. Таскали на своих же спинах взятый у них хлеб. Между колес суетилось воронье.

Из заводи ватажники с криком и смехом выводили струги и нагружали их.

Ванька Каин все время сидел на камне задумчивый, следя исподлобья за всеми приготовлениями. Атаман Заря достал уголь из кармана, подозвал Рувима и, получив от него лист пергамента, крикнул Хайридину:

- Зови!

Тот свистнул что было мочи. Повалили ватажники к атаману.

- Волга! - сказал атаман, проведя на бумаге две черты. - Стрежень! Место около стрежня и будет твоя засада, Сыч. Бери три струга с баграми. Задержишь расшиву, когда выйдет на стрежень. Мы ударим с этой стороны, только не все разом. Ты, Хайридин, - первый, потом я. У них есть пушка. Плывите не густо. Остерегайтесь!

Толкая один другого, склонились над бумагой, засопели в раздумье. Атаман чертил путь расшивы и расположение своих стругов. Он объяснял каждому, кто и что должен делать. Его слушали с большим вниманием. Мало того, после он расспросил каждого, хорошо ли тот знает свое место и дело. Три струга предназначались для погрузки отбитого добра. Рувиму Заря сказал:

- Спиши, что сложим в струги. Все должно быть цело. Турустан и ты будете в ответе.

Ванька Каин вздохнул, неодобрительно покачав головою. Постояв несколько минут около ватаги, он снова сел на камень и задумался:

"Э-эх! Зачем я утек из Москвы? Плохо ли там жилось?" - И с грустью размечтался он о московской жизни. Что Сыскной приказ? Не страшен он теперь! Обворованные, ограбленные кидаются туда и сюда, но нигде толка они никакого не добиваются и не добьются. И бывает так, что и вор пойман, и вещи найдены, а жалобщик остался ни при чем. Знай Москву! Подьячий с полицейским офицером толк в вещах не хуже воров понимают. Первые, они присваивают себе все самое лучшее из краденого, а остальное делят секретари и асессоры. Ни одна вещь зря не пропадает. А воры отпускаются на волю. Вот тебе и закон! Ловкость человеческая превыше всякого закона. Можно кого угодно в случае нужды подкупить. Это ли не жизнь?! А что такое полицейский?! Самих полицейских при обысках москвичи бьют до полусмерти. И безо всякого ответа. "Э-эх, глупый, глупый! То ли не жизнь была тебе в Москве? По кой же дьявол залез ты сюда, в эту глушь и нищету? Много ли ты взял с Макария? Ничего. Где знаменитый золотой крест? Нет его!" Если бы он, Ванька, стяжал крест, давно бы его уже не было здесь. "Видать, пива не сваришь с этим упрямым дядей. Ломается, как арзамасский воевода... Подумаешь, завоеватель какой! Пропадут воры от таких глупых атаманов".

Пока Ванька грустил о Москве, - ватажники успели уже обрядить часть стругов и спровадить на них цыгана Сыча с товарищами на ту сторону Волги.

При отходе стругов атаман Заря двуперстно перекрестился, хмуро покосившись на Ваньку. Затем отдал приказ грузиться Хайридину. Сам распределил пули. Они были разные: одни литые и круглые, другие продолговатые, граненые, грубо нарезанные из свинца. Эти пули назывались "жеребьями". Кому не хватило пуль, атаман давал тем смешанную со свинцовыми стружками крупную дробь.

- Между штурмою пули не расходуй! - наставительно говорил Заря. Жалейте! Работайте наиболее саблей и кистенем.

В полдень все приготовления были закончены. Ватажники укрылись под берегами, притихли, направили взоры свои вверх, на Волгу. Только ветер по-прежнему набрасывался на воду, на кустарники, на людей, на струги.

Михаил Заря сидел на корме, смотрел вдаль. Ванька Каин тоже влез в один из стругов и, рассматривая свой пистолет, вертел его в руках, вздыхал.

Рувим и Турустан поместились рядом с атаманом.

Небо темнело. Наползали облака. Холодало. Того и гляди, пойдет снег. Люди кутались в зипуны, растирали уши, руки.

Действительно, вскоре, чуть заметное, показалось судно. Люди встрепенулись, глаза их блестели - каждый из них крепко сжал в руках оружие.

- Она! - молвил Заря.

Расшива, покачиваясь под порывами верхового ветра, быстро шла вниз по течению. Громадные паруса ее надулись, сверкая своей белизной.

Гребцы приготовились. Одно слово - и струги ринутся на середину реки.

Расшива медленно огибала стрежень.

Пять стругов Хайридина стали быстро удаляться от берега. Башкирец вытянулся во весь рост на корме, обнажив свою саблю. Он пригнулся, как будто хотел прыгнуть через воду на видневшееся вдали судно. Везде и всегда Хайридин первый бросается в бой и теперь, казалось, не стерпит, вот-вот ринется через борт. Но нет... Он застыл.

Прогремел залп. Сыч начал действовать. Около расшивы заколыхались его струги. Маленькие, еле различимые на воде, они рвались вперед, к расшиве, отбрасываемые течением и ветром. Хайридин крикнул, чтобы гребли скорее, согнулся еще ниже, вытянул саблю... заскрежетал зубами...