Жребий вечности - [65]

– После всего увиденного в «зале заговорщиков» мне приходится стоять здесь с таким ощущением, словно под нами бесчинствует войско варваров, – воинственно встряхнула кудрями Хелен.

– «Зал заговорщиков». Отныне мы так и будем называть его, коль уж ни одно поколение собирателей этих орудий так и не удосужилось придумать ему название.

– Если оно действительно понравилось вам, сэр О’Коннел, спокойно можете переносить его на весь замок. А что, прекрасное название: «замок заговорщиков». Ни один из О’Коннелов из всех сорока поколений ваших предшественников не решился бы ни опровергнуть сие утверждение, ни, тем более, прогневаться на вас на этом или том свете.

– Я забыл, что передо мной прилежная жрица истории, прошедшая курс этой безжалостнейшей из наук в стенах Оксфорда.

Считая обмен комплиментами весьма милым, оба сдержанно улыбнулись друг другу.

– Увы, сэр О’Коннел, вынуждена огорчить: отыскать в истории Великобритании следы именно ваших предков мне пока что не представилось возможным. Очевидно, потому, что значительную часть жизни они проводили в Ирландии. Некоторые там и погибли.

– Ничего, историкам всех последующих поколений я постараюсь намного облегчить этот поиск.

Виконтессе Роудвайт шел уже двадцать третий. Спору нет, она по-прежнему считалась красивейшей из невест на всем пространстве от окраин Лондона до побережья Северного моря. Но ее жених, лейтенант граф де Кантерри – полусакс-полуфранцуз с полуиспанской фамилией, – сгорел в своем истребителе неподалеку от германского порта Вильгельмсхафен, над которым прикрывал с воздуха налет английских бомбардировщиков. Что, однако, не помешало некоторым претендентам на руку виконтессы трезво расценивать его гибель как «самую удачную потерю Великобритании за последние пятьдесят лет».

Увы, среди тех, кто придерживался подобного мнения, был и он – многогрешный полковник сэр О’Коннел. Единственное, чем Альберт мог оправдывать свое коварное злорадство, – что, в отличие от остальных претендентов-аристократов, сам он тоже в любой из дней войны мог сгореть… пусть даже в пламени невидимого миру сражения контрразведок.

– В моих глазах самонадеянность никогда не являлась пороком, – вежливо улыбнулась Хелен. – Вся история Англии представляется мне сейчас сплошным извержением самонадеянности ее правителей, придворных и рыцарского воинства.

– Теперь уже никто не усомнится в том, что в познании истории вы достигли высшего совершенства, – отвесил словесный поклон вежливости полковник.

Все их немногочисленные встречи происходили только в таком, полуироничном-полуиздевательском духе, и, как бы О’Коннел ни пытался переломить их ход, ничего путного из этого не получалось. Если в этой ситуации что-то и могло утешать полковника, так это молва, согласно которой в течение всего года скорби виконтесса – чье имение находилось в деревушке, в шести милях от его замка, – якобы провела в похвальном, истинно монашеском затворничестве, вызывая своим поведением искреннее уважение старомодных сельских леди и ехидное недоумение давно устроивших свою судьбу сверстниц.

– Я слышала, вы опять отправляетесь в Европу, – неожиданно пришла ему на помощь Хелен. Кажется, отмерянная специально для этого визита доля яда была исчерпана, и настало время просветления.

– По делам службы мне иногда приходится наведываться на континент, чтобы на себе познать, что такое война, – подтвердил О’Коннел, хотя ни о какой скорой командировке на эту всеевропейскую войну слышать ему не приходилось.

– Постарайтесь же и в этот раз быть предельно осторожным, сэр, – опустила глаза Хелен, явно сдерживая волнение, а возможно, и подступающие к ресницам слезы. Думала она при этом, конечно же, о графе Кантерри.

Полковнику были понятны ее чувства. Вначале Хелен ждала, пока ее граф окончит летное училище, затем – пока получит назначение и сколько-нибудь устроится в своем городке на севере Уэльса. Потом она решила еще немножко подождать, пока он отвоюет, благоразумно не торопясь напрашиваться в потенциальные вдовы…

И едва ли догадывалась, что полковник Альберт О’Коннел, преуспевающий, но все еще упорно не стареющий кавалер, терпеливо (как ясновидец – самому себе напророченного вознесения на небеса) ждал, когда виконтесса Роудвайт отрадуется, отгорюет, отсомневается, чтобы, в конце концов, обратить свой взор на замок Винченсент – родовое гнездо О’Коннелов.

– А ведь у вас здесь прекрасные места, – благоразумно сменила тему Хелен.

– Что уже общепризнано. – Полковник хотел добавить еще что-то, но в это время в находящемся рядом кабинете ожил телефон.

– Сэр О’Коннел? – услышал он довольно знакомый голос, узнать который полковник все же не мог.

– Вы не ошиблись.

– С вами будет говорить сэр Уинстон Черчилль.

Полковник даже не успел удивиться. Премьер находился рядом с аппаратом и тотчас же взял трубку.

– То, что сэр Черчилль никогда не блистал изысканными манерами, в Великобритании известно каждому, – услышал полковник его глуховатый, с явной одышкой, голос. – Тем не менее я со всей возможной вежливостью ждал, когда вы, сэр О’Коннел, повторите свое любезное приглашение навестить ваш Винченсент.