Жребий изгоев - [45]
— Это хазарский город, — пояснил он, взглядом велев проводнику делать своё дело. — Его когда-то, сто лет тому твои предки разорили. Он Самандар звался.
— Семендер? — Ростислав повторил по-своему. — Тот самый?
Ясский князь молча кивнул.
— И что… там с тех пор никто и не живёт?
— Нет, княже…
Видно было, что и князю смерть как не хочется говорить про то.
— Нехорошее место, — обронил он словно между делом. — Говорят, там до сих пор мёртвяки не упокоились…
— Козарские? — голос Ростислава дрогнул. Совсем незаметно.
Алан не ответил. И так было ясно, что не словенские.
— Славята, — позвал Ростислав ничего особенного не предвещающим голосом. — Пошли-ка туда человек десять своих кметей. Пусть развалины эти прощупают.
А то, что это именно развалины, было теперь ясно — хорошо были видны и большие проломы в кирпичной стене города, и оплывшие от многолетних дождей давно не подновляемые гребни стен, и вежи с полуразрушенными кровлями, где догнивали обгорелые брёвна.
Десяток всадников сорвался вскачь — только пыль взвилась из-под копыт.
— Зря, — обронил, словно между прочим, ясский князь.
— Отчего — зря? — теперь вздрогнул уже не князь, а Вышата. — Проверят, нет ли засады…
— Здесь не бывает засад, — равнодушно ответил Ахсар. — Я же говорю — нехорошее место. Сюда никто не ходит, даже сами хазары.
Князь Ростислав в ответ только передёрнул плечами, но дозор отзывать не стал — плохое место плохим местом, а проверить не помешает. Всегда найдётся человек, который не боится никаких плохих мест.
В городе стояла тишина. Видно, и впрямь брошенный.
Шепель остановил коня у воротного проёма, заглянул внутрь. Горбатые кривые улицы, поросшие бурьяном, каменные и глинобитные стены с пробоинами и поваленные кровли. Обгорелые сто лет тому стропила торчали, словно рёбра из распоротой груди. Шепеля вдруг замутило — когда-то, года два тому, ему довелось видеть охотника, не совладавшего в плавнях с кабаном — тот прошёлся по груди, как пахарь оралом, рёбра вот так же торчали.
— Ну чего там, Шепеле? — окликнул сзади Заруба. Кметь оборотился.
— Ничего не видно.
Эхо от его голоса метнулось в ворота, заскакало по улице и угасло где-то в глубине развалин. Становило жутковато.
Кмети остановились в воротах — что-то мешало въехать в брошенный город.
— Стены какие-то… — неодобрительно бросил Заруба, разглядывая крепость с подозрением. — Камень не камень, глина не глина…
— Это кирпич, — пояснил кто-то из бывалых кметей.
— Ну да? — не поверил Заруба. — А то я не знаю, какой кирпич бывает… Они оплыли, как глиняные, Корец!
— Это здешний кирпич, — снова пояснил тот же кметь. — Его не обжигают на огне, а сушат на солнце. Сырец.
Наконец, Заруба коротко выругался, сплюнул на землю — прямо под копыта коню.
— Ну! Чего ждём-то?!
Улица вилюжилась стойно лесной тропе.
— Куда-то мы не туда заехали, — Шепель тревожно озирался по сторонам.
— Ничего, — Заруба поморщился. — Хоть место здесь — для засады в самый раз.
— А невелик город-то, — бросил кто-то из кметей. — Киев наш побольше будет. Да и Новгород.
— Да и Тьмуторокань, — поддержал Шепель — опричь Тьмуторокани и Корчева ему пока что не доводилось видеть иных городов.
Чёрно-пёстрая змея с шипением скрылась в бурьяне у стены.
— Поберегись, браты, — вполголоса остерёг Шепель. — Тут змей побольше, чем на Руси.
Улица вдруг распахнулась широкой площадью. Наверное, когда-то тут шумело торжище — у самых ворот здешнего крома.
Всадники снова остановились.
Каменная стена крома выщербилась, зияла провалами и обваленными зубцами. В залитых солнцем развалинах стояла какая-то жуткая, неестественная тишина.
В носу свербело от сухой горьковатой пыли и полынного запаха. Заруба громогласно чихнул, и из чёрных провалов в стенах вдруг с пронзительным гамом вырвалась стая воронья и галок. Кмети невольно пригнулись к конским гривам. Кони храпели, приплясывая.
— Кто же тут жил-то? — спросил Заруба, всё ещё глядя на косо обломанные клыки крепостных зубцов снизу вверх и не зная, что сейчас повторяет слова своего князя.
— Козары, — нехотя ответил Корец. — Те ещё…
Он не договорил, но все поняли и так: те ещё — это ещё до Святослава Игорича…
— А где они живут сейчас? — Заруба всё ещё не опомнился.
— Их больше нет, — сказал Корец, толкая коня каблуком и въезжая в ворота крома. — Только кое-где…
Он не договорил — от его слов повеяло жутью.
— А куда же они девались? — недоумевающе спросил Заруба. — Неуж их наши истребили?
— Ага, — отозвался Корец. — И наши, и печенеги, и угры, и торки… Козары рабами торговали по всему Югу… вот и…
— Мой пращур тоже здесь воевал, — сказал негромко Шепель, озираясь по сторонам.
— А на кого мы тогда в поход-то идём? — удивился всё-тот же кметь.
— Эти козары другие, — пояснил теперь Корец и, сам окончательно запутавшись, умолк.
В крепости тоже было пусто — только блеснула из пролома в стене зелёными глазами дикая кошка и, шипя, скрылась.
Кони настороженно фыркали, косясь по сторонам.
Шепелю вдруг стало страшно — из каждого пролома, из каждого оконного проёма, из каждой бойницы в крепостной стене на них глядело Прошлое. Славное, теперь уже почти полузабытое. Глядело, шептало в уши, таилось в зарослях бурьяна. Раздвинь — и увидишь. Ржавый обломок меча альбо наконечник стрелы, пожелтелый от времени череп с пробитым лбом… Шурша чешуёй, выползет из глазницы змея и, стремительно мелькнув длинным и юрким чёрным альбо пёстрым телом, скроется в бурьяне. Прошлое дышало за плечом, словно напоминая о себе, словно молча говорило: мы были! Примерь-ка на себя наши дела, прежде чем кричать, что тоже витязь.
Миновало двенадцать лет после гибели Святослава Игоревича, а воевода Волчий Хвост до сих пор терзается несуществующей виной. Князь Владимир овладел всей Русью, но нет покоя в стране — окраины недовольны, все вокруг плетут заговоры. И когда заговорщики решают найти меч князя Святослава, выкованный в кузне богов, друзья молодости, ветераны войн Князя-Барса, сходятся меч к мечу.
После гибели Ростислава Владимирича Всеслав Чародей продолжает борьбу с Ярославичами. Война стремительно втягивает в свою орбиту всё новые земли, и, наконец, в битве на Немиге Ярославичи и Всеслав сходятся лицом к лицу…
Меня пытаются убить и съесть пять раз в день. Лишь умение вовремя разнести полдворца и особый дар спасали мне жизнь и честь! Иногда красивые глаза тоже помогали избежать дипломатического скандала. Но опыт подсказывает, что лучше бить чемоданом. Сегодня я собираю информацию про принца оборотней и проверяю его на склонность к изменам. Потом предоставляю полный отчет о короле эльфов. Чуть позже проверяю стрессоустойчивость разъяренного дракона. У официальной королевской «развратницы» очень «потный» график. Меня даже посвящали в рыцари и обещали оплатить торжественные похороны.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.