Жозефина. Книга 2. Императрица, королева, герцогиня - [3]

Что касается комнатной службы, то Агата Рибль последовала за своей хозяйкой в Тюильри, но с 1804 у Жозефины больше нет прислужницы-фаворитки. Теперь при ней состоят — вернее, будут состоять с конца 1804 две первые камеристки — г-жа де Сент-Илер, бывшая первая камеристка Виктории Французской^[3], и г-жа Бассан, жена книготорговца. У них в подчинении состоят четыре хорошенькие нарядные горничные, летом 1805 переименованные в дам-докладчиц и прозванные «красными дамами» за цвет их форменного платья: креолка Эгле Маршери, Фелисите Лонгруа, г-жа Сустрас, вдова офицера, и г-жа Дюкре де Вильнев, мать Жоржетты Дюкре, с которой мы еще встретимся. Кроме них, есть кастелянша г-жа Мале, четыре гардеробмейстерины в черном и пять младших гардеробмейстерин в белом; это подлинные очевидицы интимной жизни императрицы. В 1805 она возьмет к себе на службу м-ль Аврийон, благодаря «мемуарам» которой мы часто сможем жить бок о бок с Жозефиной-государыней.

Собаками Жозефины, а их много, занимается некая Бризе. В спальню допускается лишь одна из них — моська, преемница Фортюне, подаренного Шарлем и придушенного в Монбелло. Пес к тому же хорошо приучился к этикету, и вечером, — рассказывает м-ль Аврийон, — когда дежурная докладчица закрывала двери в спальню императрицы, песик, не раздумывая и не упрямясь, следовал за нею; ему достаточно было понять, кто сегодня дежурит, и он на этот счет никогда не ошибался. «Он следовал за нами, входил в нашу комнату, ложился на стул и спокойно спал до утра. Потом выбегал в прихожую и без всяких признаков нетерпения ждал у дверей хозяйской спальни, куда врывался, всячески выражая радость, вместе с первой из нас, кто входила туда».

Его повязали, а когда оба мопса умерли, их сменили два щенка немецкой овчарки. Была еще одна легавая собака, державшаяся на втором плане. Все эти псы «весь день не разлучались с императрицей, валялись на канапе, где у нее лежали для них кашемировые подушки, возвещали о посетителях не хуже, чем камергеры и придверники, проявляли крайнюю враждебность к каждому, кто приближался к их хозяйке, и отличались особой приверженностью к красным икрам кардиналов».

На службу новой монархине не без труда, но все же удалось набрать целую когорту камергеров и камер-юнкеров, разукрасив их галунами и золотом. Как свидетельствует один из очевидцев Филипп де Сегюр, «за исключением многих безвестных бедных и разоренных дворян, а также тех, кто уже связал свою судьбу с Бонапартом, потребовалось немало переговоров и всяческих соблазнов для того, чтобы уговорить носителей известного имени войти в первый состав двора».

Император, но, увы, не Жозефина, возьмет реванш, когда увидит, как у него в приемной теснятся новые камергеры, «навербованные» по случаю его бракосочетания с Марией Луизой. Среди них будут Сегюр, Ноайль, Гонто, Шабо, Тюренн, Контад! Обер-гофмаршал осведомится у Наполеона, кому из них первыми приступать к своим обязанностям.

— Мне все равно.

— Но, государь…

— Ладно, — решил бывший кадет из дворян Наполеоне Буонапарте, разглядывая толпу так, словно дело шло о ремонтных лошадях, — возьмите вон тех — блондина и курчавого.

В качестве главы своего двора Жозефина сумела заполучить Луи Огюста Жувнеля, графа де Арвиль дез Юрсен и маркиза де Тренель. Друг Александра де Богарне, генерал, сенатор, он в феврале 1803 принимал Жозефину у себя в замке Лизи и выменял у первого консула «коней его ранга», то есть таких, на которых уже ездил Бонапарт. Он не расстается с Жозефиной, подает ей руку, держится за ее креслом, организует ее передвижения. Командует конвоем, распоряжается на конюшне, где у него под началом состоят три посыльных, четыре кучера, восемь почтальонов, двадцать верховых лошадей, пятьдесят упряжных — вдвое больше, чем год назад, — больше дюжины экипажей всех назначений: берлины для путешествий или выездов в город, коляски и праздничные кареты, причем некоторые из них, к бешенству императора, были куплены Жозефиной в Англии после Амьенского мира.

По части должности первого камергера, второй по своему значению, Жозефина оказалась не такой удачливой. Она заполучила всего лишь некоего г-на Шампиона, отчищенного от «простонародной грязи» всего лишь столетие назад. Поскольку у этого Шампиона есть именьице в Нанси-су-Ти, он именует себя Шампионом де Нансути, Благодаря родству с матерью г-жи де Монтессон, морганатической супругой толстого герцога Орлеанского, г-н Шампион сумел поступить в Бриеннскую военную школу для дворянских детей и сегодня дослужился уже до бригадного генерала. Он женился на сестре г-жи де Ремюза, и это свойство позволило ему занять второе место при дворе императрицы. Два других камергера, гораздо более знатные, чем он, заняли лишь третье и четвертое места. Это были г-н де Бомон, род которого восходил к XIV веку, когда-то паж короля, муж м-ль де Миромениль, и, главное, бывший эмигрант Пьер Ремон Эктор д'Обюссон, маркиз де Кастельновель, де Сен-Поль, де Серр и де Мельзеар, граф де ла Фейад, виконт д'Обюссон, барон де ла Борн и де ла Перюс, кто 18 августа 1814 осмелится написать Талейрану: «Вам известны мои заслуги перед последним правительством; тем не менее оно дурно вознаградило их, поскольку я получил