Жозеф Бальзамо. Том 2 - [207]

Затем он оставил свои лохмотья старьевщику в придачу к двадцати пяти ливрам, проследовал, сжимая в кармане драгоценный платок, в следующую лавку, принадлежавшую торговцу париками, и четверть часа спустя благодаря покровительству Бальзамо юноша выглядел щеголем и сущим красавцем.

Далее, когда со всеми этими делами было покончено, Жильбер зашел к булочнику, что располагался в двух шагах от площади Людовика XV, и купил у него хлеба на два су; этот хлеб он быстро сжевал по дороге в Версаль.

У фонтана Конферанс он остановился и попил.

Потом он пошел дальше, отказываясь от услуг, которые предлагали ему кучера, не понимавшие, с какой стати молодой человек, столь опрятно одетый, не желает тратить пятнадцать су и не жалеет начищенных башмаков.

Что бы они сказали, будь им известно, что у этого пешехода в кармане триста тысяч ливров?

Однако у Жильбера были свои причины для бережливости.

Во-первых, он твердо решился не тратить ни гроша сверх самого необходимого; во-вторых, ему было необходимо побыть одному, без помех разговаривая про себя и размахивая руками.

Одному Богу известно, сколько счастливых развязок пережил он мысленно за те два с половиной часа, что длился его путь.

За два с половиной часа он проделал более четырех лье, почти не замечая дороги, не чувствуя ни малейшей усталости — до того могуч был организм молодого человека.

Он составил точный план действий и продумал, каким образом просить руки Андреа.

Сперва — ошеломить отца, барона де Таверне, высокопарными словами; потом, заручившись согласием отца, обезоружить м-ль Андреа красноречием и добиться, чтобы она не только простила автора той патетической речи, которая у него уже была заготовлена, но и прониклась к нему уважением и приязнью.

Он столько об этом мечтал, что надежда победила страх; теперь Жильбер и мысли не допускал, что девушка в таких обстоятельствах, как Андреа, отвергнет предложение, высказанное с такой любовью, да еще подкрепленное суммой в сто тысяч экю.

И Жильбер строил воздушные замки, благо был честен и простодушен, как библейские отроки. Он забыл все зло, которое причинил, и это, быть может, свидетельствовало о том, что он был лучше, чем казался.

Настроившись подобным образом, молодой человек со стесненным сердцем вступил в сады Трианона. Он был готов ко всему: к тому, что поначалу на него яростно обрушится Филипп, который потом, однако, будет невольно тронут великодушием Жильбера; что при встрече его обдаст презрением Андреа, которую после он победит любовью; что его осыплет оскорблениями барон, которому затем предстоит смягчиться при виде денег.

В самом деле, Жильбер, хоть и жил вдали от общества, инстинктивно догадывался, что триста тысяч ливров в кармане — надежная броня; более всего он опасался зрелища страданий Андреа; лишь перед лицом горя опасался он дать волю собственной слабости, которая помешала бы ему добиться успеха в задуманном деле.

Итак, он вошел в сады, не без гордости, которая была ему очень к лицу, взирая на всех этих садовников, вчерашних его сотоварищей, ныне ставших низшими по сравнению с ним.

Для начала он осведомился о бароне де Таверне. Само собой, с таким вопросом он обратился к мальчишке-поваренку из служб.

— Барона нет в Трианоне, — отвечал тот.

Жильбер помедлил.

— А где господин Филипп? — спросил он.

— Господин Филипп уехал вместе с мадемуазель Андреа.

— Уехал! — в ужасе вскричал Жильбер.

— Да, уехал.

— И мадемуазель Андреа уехала?

— Тому будет уже дней пять.

— В Париж?

Мальчишка развел руками, что означало: «Понятия не имею».

— Как так? — вскричал Жильбер. — Мадемуазель Андреа уехала, и никто не знает куда? Ведь была же у нее какая-то причина для отъезда?

— Эх, темнота, да как же иначе! — отвечал мальчишка, не испытывавший никакого трепета перед коричневым кафтаном Жильбера. — Конечно, без причины она бы не уехала.

— И по какой же причине она уехала?

— Для перемены обстановки.

— Для перемены обстановки? — переспросил Жильбер.

— Да, говорят, воздух Трианона оказался вреден ее здоровью, вот она и уехала отсюда по предписанию лекаря.

Допытываться далее не стоило труда: ясно было, что мальчишка рассказал о м-ль де Таверне все, что знал.

Однако потрясенный Жильбер все еще не мог поверить услышанному. Он бросился в комнату Андреа, но нашел дверь на замке.

Коридор был усеян осколками стекла, клочками сена, соломинками, обрывками рогожи: видно было, что отсюда недавно съехали.

Жильбер вошел в свою бывшую каморку; там все осталось так, как при нем.

Окно Андреа было распахнуто: квартира проветривалась; вся комната была видна.

Там было совершенно пусто.

Жильбера охватило ни с чем не сравнимое отчаяние: он бился головой о стены, заламывал руки, катался по полу.

Потом, как безумный, бросился прочь из мансарды, спустился по лестнице, как на крыльях, ринулся в лес, запустив пальцы себе в волосы, и упал на поросшую вереском землю, проклиная жизнь и все ее дары.

— О, кончено, все кончено, — бормотал он. — Бог не хочет, чтобы я вновь обрел ее; Богу угодно, чтобы я умер от раскаяния, отчаяния и любви; вот как искуплю я свое злодеяние, вот как отомщу за ту, кого оскорбил.