Жорж Санд - [12]

Завоеванный успех дал ей дни большого счастья. Она стряхнула с себя пустоту и скуку и полноту жизни не пришлось покупать ценой душевного компромисса.

Следуя традициям романтической школы, Аврора чувствовала необходимость подчеркнуть в своей внешности свою принадлежность к плеяде «избранных натур». Она сменила свое дамское платье на мужской наряд, остригла волосы и почувствовала себя в этом маскарадном виде настоящим товарищем своих друзей. Она с удовольствием скинула с себя великосветские манеры и восприняла новый решительный и мужественный тон в обращении с людьми. Аврора чувствовала свою особенность и неповторимость. Она была Жорж Санд, и второго Жоржа Санда или даже его подобия нельзя было найти во всем Париже.

Только один интимный уголок жизни остался в неприкосновенности: от романтизма и богемы Аврора охранила свой дом. Этот дом был святилищем, где можно было отдаваться своим тихим привычкам в согласии с задушевными вкусами, где можно было честно, усидчиво и добросовестно работать. Сюда не врывалась ни слишком молодая страсть Жюля Сандо, ни богемные выдумки друзей, ни утомительная необходимость экстравагантности и оригинальности.

«Я поселилась на набережной Сен-Мишель, в одной из мансард большого дома, который стоит на углу площади против морга. У меня было там три маленьких очень чистеньких комнатки, выходивших на балкон, с которого открывалось на большое пространство течение Сены и откуда я могла лицом к лицу любоваться грандиозными постройками Нотр-Дам. У меня было небо, вода, воздух, ласточки, зелень на крышах, я не слишком чувствовала себя в цивилизованном Париже, который не подходил ни к моим вкусам, ни к моим средствам, но скорее в живописном и поэтическом Париже Виктора Гюго. Кажется, я платила 300 франков в год за квартиру. Лестница на пятый этаж меня очень огорчала, так как я никогда не умела подниматься; у меня не было служанки, но жена швейцара, очень честная, очень чистая и очень добрая, помогала мне в моем маленьком хозяйстве за 15 франков в месяц. Мне приносили обед из очень чистой и тоже добросовестной харчевни за 2 франка в день. Я сама стирала и гладила мелочь. И таким образом я нашла возможным обходиться в пределах моих доходов».

Так вспоминала Жорж Санд впоследствии свою жизнь на улице Сен-Мишель. В заботе о добросовестности харчевни и о цене за услуги сказывалась добрая ноганская фермерша; она продолжала жить, несмотря на возвышенную любовь к Жюлю, несмотря на пламенные романы, которые писались здесь, в этой тихой комнате в ночные часы.

Читатели и друзья не подозревали об этой интимной стороне жизни Жорж Санд. В их глазах она была только автором «Индианы», женщиной с непонятой душой. Мысли, высказанные в «Индиане», считались обязательным житейским кодексом Авроры Дюдеван. Вне набережной Сен-Мишель она становилась пылкой, требовательной в любви, непримиримой и смелой женщиной.

Такой воспринимал ее и Жюль Сандо.

Отношения с ней, такие радостные в начале их общей литературной карьеры, прелесть их общей полустуденческой жизни затемнялись. Он полюбил обиженную, скромную женщину, душа и красота которой остались неоцененными; он продолжал любить «славного парня» в мужской шляпе, с короткими локонами, который делил с ним первые литературные успехи и неудачи. Автор «Индианы», известный писатель Жорж Санд, требовал от своего друга все более возвышенных чувств. Его любовь должна была быть вечной, ненарушимой и особенной, чтобы быть достойной такой возлюбленной, как она. Общение их душ, откровенность и взаимные излияния становились тягостными, как закон. Чем больше было слов и обязательств, тем меньше было простой радости. Жюль Сандо считал, что Аврора переросла его как писатель и как человек.

Аврора не замечала перемены.

Между тем Жюль втайне искал развлечения и отдыха. Однажды, возвращаясь из Ногана, Аврора решила застать Жюля врасплох и дать ему вкусить как можно полнее радости неожиданного свидания. Жюль в своей комнате, в этой комнате, которая была свидетельницей их клятв, обнимал какую-то женщину.

Она писала своему другу Эмилю Реньо:

«Я не хочу ни видеть его, ни иметь с ним никаких сношений. Я слишком глубоко оскорблена открытиями, сделанными мною относительно его поведения, для того чтобы сохранить к нему какое бы то ни было чувство, кроме искренней жалости. Дайте ему понять, если это окажется нужным, что ничто в будущем не может нас сблизить. Если это жестокое поручение окажется ненужным, то есть, если Жюль сам поймет, что так и должно быть, то избавьте его от горя, которое он испытает, узнав, что он все потерял, даже мое уважение. Он, вероятно, потерял и свое собственное. Он достаточно наказан».

Сандо сделал несколько попыток увидеться с Авророй и вымолить себе прощенье; она была неумолима. Для нее разрыв с Жюлем был одним из тех ударов, которые искажают и огрубляют душу. Не столько было уязвлено ее чувство, сколько разрушены основы, на которых она хотела строить свою жизнь. Она поняла, что спокойная и почтенная жизнь так же мало гарантирована возвышенной любовью, как и законным браком. Лицом к лицу с жизнью она чувствовала себя еще раз разбитой и потерянной, ее верностью и прекраснодушием пренебрегли. Путеводную нить вырвали из ее рук. Она была в отчаянии. К счастью, оставался еще как утешение острый и горестный литературный пессимизм. Она начала писать «Лелию».