Жорж Санд - [164]

И ненависть у них была общая: «Дорогой маэстро, милая возлюбленная божества, порычим на господина Тьера! Трудно себе даже представить, как меня тошнит от этого старого дипломатического дурака, который взращивает свою глупость на буржуазном навозе!..» Гораздо легче быть заодно против кого-нибудь, чем против чего-нибудь. Ей хотелось привлечь Флобера в Ноан. Именно там молодые люди становились ее сыновьями… Но Флобер заканчивал книгу и не соглашался приехать: «Сейчас объясню, почему я не еду в Ноан. Вы знаете, как было с амазонками! Чтобы легче им было стрелять из лука, они выжигали себе правую грудь. По-вашему, это хорошее средство?..» Санд находила такое средство очень плохим. Несмотря на «спасительные» сюртуки и мужские брюки, она никогда не была амазонкой. Наоборот, она пробовала быть в одно время и художником и женщиной, быть художником, оставаясь женщиной. Яснее, чем Флоберу, она объясняла в 1868 году это одной молодой и красивой женщине, которой она очень доверяла.

Глава вторая «Моя дорогая девочка»

К 1860 году Жюльетта Ламбер была начинающей писательницей; сама она была приятная женщина, но у мужа ее был несносный характер. Ее отец, доктор Жан-Луи Ламбер дал ей образование в духе идеалистической и передовой доктрины, то есть во вкусе госпожи Санд; ее муж, адвокат Ла Мессин, позитивист, консерватор, плохой любовник, до крайности раздражал ее. Появившись в Париже, она понравилась всем своей живостью и обаянием. Ее хорошо приняли не только ее политические друзья, республиканцы, но и такие деятели Второй империи, как Мериме. Впервые она выступила с маленьким томиком, где защищала женщин от нападок Прудона и, в частности, пылко хвалила Жорж Санд и Даниель Стерн (Мари д’Агу) за смелость их личной жизни. Она была немедленно приглашена графиней д’Агу, которая открыла политический салон. А Жорж Санд поблагодарила молодую писательницу письменно, но к себе не пригласила, так как знала, что Жюльетта побывала у ее врага. История с Карлоттой Марлиани послужила ей уроком, она стала остерегаться разорванной дружбы и переносчиков сплетен. Открытая ссора, думала она, лучше, чем злословие за спиной. «В тот день, когда вы поссоритесь с госпожей д’Агу, вы узнаете, что Жорж Санд вам друг и что вы можете явиться к ней…»

Юной Жюльетте госпожа д’Агу показалась элегантной и мужественной. «Я дожила до мужского возраста», — говорила Даниель Стерн. Это было неправдой; у нее сохранились женские нервы. Когда она выдавала себя за демократку и принимала Греви, Пелетана, Карно, все улыбались, настолько корона ее белых волос, покрытая черным кружевом, имела аристократический вид. Она не устояла перед искушением очернить Жорж в глазах неофитки: «Моя дорогая девочка, позвольте мне дать вам совет. Не знакомьтесь с госпожой Санд. Вы разочаруетесь в ней. Как женщина, простите!..как мужчина, она ничтожна. Никакой способности к беседе. Жвачное животное — она сама это сознает. На это у нее глаз есть. Впрочем, очень красивый глаз». Мари не признавала за Жорж никаких достоинств. Ее доброта? «Она презирает людей, которым делала добро… Ее любовники — для нее кусок мела, которым она рисует. Закончив картину, она бросает этот мел под ноги, и от него остается только быстро улетучивающаяся пыль». Молодая женщина разрешила себе выразить сожаление: «Как жалко, что хотя бы для того, чтобы показать пример младшим, такие великие, как Даниель Стерн и Жорж Санд, не могут примириться!» У «великой» вырвалось с нервным раздражением: «Никогда».

Когда Жюльетта Ла Мессин оставила своего мужа, госпожа д’Агу одобрила это и поддержала ее. Но во время их совместных прогулок она постоянно возвращалась к Санд: «Ведь в ней есть порода: поэтому я не могу простить ей отсутствия воспитания, неумения одеваться, грубых проказ в Ноане и манер подмастерья в ее возрасте… Она из хорошей семьи: нельзя же в старости оставаться уличным мальчишкой!..» Это речи старой графини, сказала бы Софи-Виктория Дюпен.

В 1867 году Ла Мессин умер. Жюльетту это очень обрадовало, и она решила в самый кратчайший срок выйти замуж за человека, которого давно любила, — Эдмона Адама, журналиста и политического деятеля. Все друзья поздравляли ее, за исключением госпожи д’Агу. «Несчастье вдов заключается в том, — сказала она, — что у них появляется желание опять выйти замуж. Надеюсь, вы не сделаете этой глупости? Мыслящая женщина должна оставаться свободной». Узнав о новой привязанности Жюльетты, она вышла из себя самым непристойным образом, обозвала Жюльетту провинциалкой и дурой и предсказала ей, что через два года она превратится в мещанку и перестанет писать. Эта сцена была похожа на приступ безумия, и действительно, не прошло и года, как госпожа д’Агу попала временно в клинику доктора Бланш.

Ссора с госпожой д’Агу дала, наконец, возможность Жюльетте увидеть Жорж Санд. Она попросила свидания и была приглашена на улицу Фёйянтин, 97. Волнуясь, она вошла в гостиную и увидела очень маленькую женщину с папиросой в руке, которая знаком указала ей место подле себя. Жорж зажгла папиросу; казалось, она хочет, старается что-нибудь сказать, но не может. Гостья залилась слезами; Санд матерински открыла ей объятия. Жюльетта бросилась к ней на грудь, и эта немая сцена была началом долгой дружбы.