Жорка Блаженный - [22]

Впервые в туза ОН попал случайно — Оленькиной полупьяной подруге Ирине, и она грубовато, с неземным удовольствием запела: «Не-е в ту-у-ю-ю, не-е в ту-у-ю-ю, а ря-я-до-о-ом, во-о дру-у-гу-у-ю-ю». А мне было так блаженно-блаженно, и не вдыхая выпалил: «Нет, уж квартиру менять не буду!»

До третьих петухов пил с черноглазой пиво на старинной кровати, так и не осмелившись заикнуться о снежном человеке, а когда уходил, она подала мне клочок бумаги с номером ее телефона.

Жизнь моя — разврат. А как объяснить слово «разврат»? А-а-а, вот, наверное, как: разврат — это раз в рот, раз в зад. Точно! Боже, не хочу разврата, хочу любить и жить только с одной соседкой Ниночкой!

Меняются времена года, меняется у людей одежда, но не меняются женщины и не ослабевает потенция у меня.

Ох эти подруги Вики! За свою жизнь они тяжелее ложки и толще хера ничего в руках не держали и гордились этим, говоря: «Мы созданы для любви».

Как-то, возвращаясь домой от Татьяны, обратил внимание на мужчину в черном костюме: он шел за мной, держась невдалеке, и проводил до самого подъезда. Слежка? А может, нам с ним было просто по пути?

Неужели полностью исцелился от своей болезни, Господи, неужели?

Но — по порядку.

Месяца два назад раздался звонок. Я отворил двери. На площадке стоял высокий, здоровенный мужчина в сером костюме, с черным дипломатом.

— Можно? — спросил он, внимательно меня рассматривая.

— Заходите, — ответил я.

— Тебя Жора зовут?

— Жора.

— У тебя, Жора, есть брат?

Подумав, ответил:

— Был, но я его много-много лет не видел. Не знаю, живой ли.

— А как твоего брата зовут?

— Паша.

Мужчина улыбался.

— Жора, не узнаешь? Ведь твой брат — я!

— Подожди-подожди. — Я стал внимательно мужчину разглядывать.

Точно, он походил на отца. Такие же широкие брови, нос… И я вскричал…

— Паша!

Мы обнялись и заплакали. Брат достал из дипломата бутылку водки, колбасу и полбулки хлеба, а я засуетился возле маленького холодильника.

— Да ладно тебе, нам и этого хватит.

Мы сели на кухне и выпили по рюмке. Сегодня решил пить, Бог с ним, что потом будет болеть голова. Брат приехал!

— А ты слыхал про нашу Васильевку? — спросил Паша.

— Не-е-ет.

— Все, нет больше нашей Васильевки. Неперспективной оказалась…

Мы вспоминали деревню, родителей, райцентр и пили, пили горькую.

— Как поживаешь? — спросил брат.

И я ему все о себе рассказал, все — даже о женщинах.

— Да-а-а… А ты сейчас в своем уме?

— В своем.

— Ох, Жора-Жора, попадешь ты из-за этих женщин в переделку. Я из-за них два раза сидел. Мы в Васильевке жили, когда в первый раз попал в переплет. Классным руководителем у нас была Маргарита Федоровна, учитель русского языка и литературы. После института приехала. Закончили седьмой класс и пошли как-то на речку купаться. Ну, ясное дело, баловались там с девчатами. Когда накупались, все стали одеваться, а я сижу в воде — он у меня встал. Думаю: вылезу — мы все в семейных трусах, — а он будет торчать. Маргарита Федоровна говорит: «Паша, вылазь», а я ни гугу. Она поняла, конечно, и повела класс в деревню. Я оделся и догнал.

Осенью пошли в школу, и Маргарита Федоровна говорит: «Паша, будешь помогать мне оформлять стенгазету». Она хорошо рисовала. Я подумал: почему меня? После уроков пришел к ней домой.

Оформляем стенгазету день, второй. Она такая ласковая. Несколько раз как бы случайно задевала меня своей ядреной грудью. Я ноль внимания. И вдруг как бросится на шею и стала меня целовать. И в кровать. Я стесняюсь, покраснел…

Ну и понеслось у нас. Хоть и молодой, но здоровый — вырос на мясе и молоке… И стала она учить разным способам… А на уроках стесняюсь ей отвечать, краснею…

Однажды не закрылись и к нам ввалилась завуч Антонина Ивановна, старая дева. Она через стенку жила. Увидев, схватилась за голову и как заорет! И бегом к директору школы… Собрали педсовет, и нас исключили из комсомола. А Маргарита Федоровна говорит: «Прошу уволить меня с работы. Я уеду отсюда».

Пришел домой, топчусь на кухне, мать около печки крутится. «Паша, ты что в школе натворил, вон учительница идет». Маргарита Федоровна заходит и бросается мне на шею. Целует и говорит: «Паша, Паша, давай поженимся и уедем». Мать в слезы: «Да он же еще маленький…»

А когда в райцентре заканчивал десятый класс, закрутил с учительницей истории… А она оказалась девушка… Я уезжал учиться в институт, и как она плакала!..

А что в институте было! Кошмар! После диплома у меня с одним парнем вышел конфликт — его девушка прилипла ко мне, поженимся, говорит. А я всего несколько раз с ней был, и то сама на себя затащила. И вот этот парень решил выяснить со мной отношения. Полез драться. Я отделал его, а он подал заявление в милицию — дядька у него в управлении внутренних дел работал. Ну, и дали мне за хулиганство три года. А девка эта так за него замуж и не вышла.

Ох, и осерчал я на милицию крепко. Отца убил мент, меня на три года упекли тоже при помощи мента. В зоне сидел один из Васильевки, и когда стал освобождаться, попросил его передать нашему бывшему участковому Пахомычу, что откинусь — и его, суку, замочу первым делом. Грохнул бы или нет, не знаю.

Освободился и поехал в райцентр. Иду к тетке, а по пути жена Пахомыча встречается. «Паша, — говорит, — Пахомыч-то удавился, сегодня девять ден. Пошли к нам, помянешь». Пошел. Помянул. И узнал: наш двоюродный брат, Вадим, женился на племяннице Пахомыча. Вот дела!