Жонкиль - [17]

— Неважно, — сказал он, усмехнувшись, и взял ее под руку. — Давай вызовем лифт, Жонкиль. Я только поддразниваю тебя. Обещаю, теперь, когда я солидный женатый человек, не пить слишком много, не есть слишком много, и... не флиртовать с другими женщинами.

Она сверкнула на него глазами.

— Не смей флиртовать, — сказала она. — Я буду ужасно ревновать! Я так люблю тебя, Роланд!

— Я тоже люблю тебя, — сказал он тихо. — Ты — моя любовь, Жонкиль. У тебя есть все права сердиться на меня, если я буду вести себя плохо.

— Мне нравится плохо себя вести, — сказала она. — Я так ужасно хорошо вела себя всю свою жизнь в Риверс Корте!

— Сколько лет ты провела там?

— Дай подумать... — сказала Жонкиль. — О, около восьми лет. Сейчас мне двадцать один с половиной. Мне было около двенадцати, когда мистер Риверс удочерил меня.

Роланд кивнул. Да, все сходилось. Он навсегда покинул Чанктонбридж девять лет тому назад, и почти сразу после этого у дяди Генри появилась возможность удочерить эту девочку, что он и сделал.

— Расскажи мне все, что ты помнишь о своих настоящих родителях, — сказал он. — Странно, что я так мало знаю о тебе.

— Я тоже не очень много знаю о тебе, — напомнила она ему.

— О, не думай обо мне, расскажи о себе, — сказал он поспешно.

Они были уже в ресторане. Роланд заказал коктейли для себя и для Жонкиль. Она подносила к губам свой первый в жизни бокал сухого мартини, отпивала маленькими глотками, морщилась, но чувствовала себя сверхсовременной и замужней женщиной. Пока она пила, она рассказывала о ранних днях своего детства, не очень счастливых днях и тогда. Она помнила свою мать, которая умерла, когда Жонкиль было четыре года.

— Иногда у меня бывают очень яркие проблески воспоминаний, — говорила она, и веселье постепенно исчезало из ее глаз. Голос становился еле слышным. Было ясно, что воспоминания о матери священны для нее. — Мама была очень красивая. У меня дома есть фотография, которую ты когда-нибудь увидишь. Я нисколько на нее не похожа. Она гораздо выше и светлее, и у нее были голубые глаза. Ее звали Кристина, но я смутно слышу, как отец зовет ее «детка», или чаще всего «детка дорогая». Он обожал ее. Она умерла от воспаления легких.

— Бедная маленькая Жонкиль, — сказал Роланд. — Тяжело для ребенка лишиться матери.

— Потом до двенадцати лет я жила с отцом в Корнуолле. Он был художником, зарабатывал мало, только на то, чтобы жить очень просто. Он любил море, и у нас был домик около Ньюки. В Ньюки я и пошла в школу. Отец когда-то учился в Оксфорде вместе с мистером Риверсом, и хотя они были совершенно разные (отец — веселый, легкий человек, с радостным смехом и артистическим темпераментом), он и мистер Риверс были добрыми друзьями. В течение долгого времени после окончания курса они переписывались время от времени. Поэтому, когда бедный папа умирал, он сообщил мистеру Риверсу, что я остаюсь совсем одна, что нет никаких родственников, которые бы помогли мне, и мистер Риверс удочерил меня, сделал своей наследницей. Честно говоря, Роланд, с моей стороны было черной неблагодарностью уехать из дома таким образом, не предупредив его.

— Да, — сказал Роланд неохотно. — С другой стороны, дорогая, он сделал твою жизнь очень серой; не мог же он полагать, что удержит тебя там навсегда. Самое ужасное, что ты потеряла своих родителей.

— Да, — сказала Жонкиль. Ее глаза внезапно наполнились слезами. — Я никогда не забуду отца. Он любил меня, но после того, как мама умерла, у него все валилось из рук. Восемь лет — долгий срок, но удивительно, что он умер от той же болезни, что и она — воспаления легких — в тот же самый день, в восьмую годовщину ее смерти. Такое совпадение...

— Это очень тяжелая история, — сказал он, крепко сжимая ее руку. — И они похоронены в Корнуолле?

— Да, на маленьком кладбище в затерянном местечке, на краю обрыва. Я была ребенком, когда в последний раз видела это кладбище в день похорон отца, но я никогда его не забуду. Они вместе... и на надгробной плите я попросила написать: «В память Дэвида Маллори и Кристины, его жены». Когда-нибудь, Роланд, я бы хотела съездить туда, побывать на могиле.

— Съездим вместе, дорогая, — сказал он. — Значит, твоя фамилия Маллори?

— Да, и меня назвали Жонкиль, потому что родители больше всего любили этот цветок.

— Очень красивое имя, — сказал он. — Я никогда раньше не встречал его. Мистер Риверс заставил тебя взять его фамилию?

— Да, он юридически оформил все, когда я приехала жить в Риверс Корт.

— Бедняжка, — сказал он.

Он был взволнован. Он ясно представлял себе ее отца, веселого художника Дэвида Маллори, с зеленовато-карими глазами и темными кудрями, которые Жонкиль унаследовала; и Кристину, его жену, высокую, светловолосую прелестную женщину, которую Маллори называл «детка дорогая»...

Как тяжело было Жонкиль в двенадцать лет оставить этих двух славных, наивных людей в их общей могиле, поехать в Риверс Корт и называть Генри Риверса отцом, а его мать — бабушкой.

Все же дядя Генри хорошо сделал, что удочерил осиротевшую девочку. По прихоти судьбы, нити жизни Жонкиль Маллори оказались вплетенными в тусклое существование Риверс Корта, из которого Роланд Чартер, законный наследник, был вырван! Он крепко сжал руку Жонкиль.