Жоэль и Поль - [2]

«Я запускал пальцы в ее волосы и чувствовал запах ее шеи, я целовал ее везде, принимая ее цельно такой, какой создали ее. Я поглощал ее взгляды, как безнадёжный наркоман. Мне было позволено владеть и быть узником одновременно. Все, что оставалось мне – это бродить рядом с ней каждую минуту моей жизни и запоминать, как лучи света преломляются и попадают на ее кожу, как тени играют с ее ресницами, пальцами рук и хлопковой юбкой.» – так Поль думал в минуты и часы их вынужденной разлуки, он делился с самим собой, чтобы не забыть, чтобы не привыкнуть.

Их счастье было чистым и непринужденным, они не сталкивались с проблемами, они не были долго в разлуке, не питали чувств к другим людям. Их обходили стороной житейские беды и наполнял вечный поток любви, они были идеальным предметом зависти, неким вызовом обычному существованию любых влюбленных. Жоэль и Поль пытались вспомнить, с чего началась их любовь и не могли припомнить ни дня, ни повода их встречи, не могли вспомнить, как заехали в свое уютное гнездышко, в дом из 3 комнат и зеленого заднего двора.

Однако наши влюблённые обладали далеко не идеальными характерами. А если подумать крепко, то, пожалуй, невозможно любить человека без единого прореха, такого человека можно обожать, боготворить, ненавидеть, но любить никак нельзя. Жоэль и Поль любили устраивать скандалы, хлопать дверьми и потом нежно мириться. Не могут женские слезы быть невостребованными, иначе вся женщина начинает сохнуть изнутри. Жоэль должна была плакать, а Поль должен был просить прощения, потому что мужские уста слипаются, не произнося слов «прости» и «я виноват». Эти двое раз в месяц превращались в диких собак, и как говаривал их сосед: «Ребятки могут ругаться только там, где есть что-то бьющееся».

Но потом они мирились. Не так давно они снова разругались, и Поль явился домой к вечеру, полный покаяния и раздираемый страстью.

– Я скучала. Почему ты убежал?

– Я должен был убедиться.

– Ты убедился?

– Я люблю тебя. Прости. Я виноват.

Она стояла в пелене фиолетовых солнечных зайчиков и медленно снимала с него пальто. Она прикасалась к его шее и скользила ладонями по упрямым плечам, проводила пальцами по ключицам, остановив руки на его груди. Подобно дыханию дракона, его волевая грудь вздымалась, заставляя кончики её пальцев неметь. Она смотрела в самую глубину его зеленых глаз, всегда немного отчужденных, немного немых на чувства сердца и дерзких на удары судьбы. Жоэль ждала его, а фиолетовые зайчики плясали на оливковой коже Поля. Она ждала его, а он улыбался в полутени комнаты. Она его ждала, и он пришел.

Как невозможно описать экстаз, так невозможно описать, как свет струился из-под ног этих двоих, как их лица светились прожекторами среди серости и обыденности. Они любили друг друга трепетно и вольно и не боялись бросить вызов тем, кто посмел бы отнять их шанс любить друг друга вне времени и канонов. Они собирались совершить прыжок во тьму и надеяться на невесомость, на секундный полет единства души и тела.

– Мы совершили грех, полюбив друг друга?

– Мы впервые были правдивы перед миром, полюбив друг друга, Жоэль.

А на улицах метро съедало людей под землей, и дождь подпортил пару неоновых вывесок, где-то в центре бесследно исчез кусок брусчатки. И никому не было известно среди суеты и волнообразного течения города, что есть Жоэль и Поль, и что они любят так, как всякий поэт любит их город. Поль и Жоэль – отголоски бури. Жоэль в объятиях Поля – надежда в руках слепца.

***

Так странно жить среди людей и отдавать себе отчет в том, кто они на самом деле есть. Кати с 9 улицы, например, всегда сжигает фотографии после расставания, а Луис натирает мочку уха во время нервотрепки. Мы бежим по волнам собственного воображения, пытаясь создать реальность из несуществующих суждений и аксиом. Кати и Луис не будут жить в этой книге, они никогда и не виделись с Жоэль и Полем, но Луис все равно натирает мочку уха, а Кати устраивает пепелища прожитых дней. У всех и у каждого без исключения есть идеалы, оттого и разочарования. Мы плетем интриги боли и счастья, называя себя удачливыми, сломанными, сильными, глупыми, опустошёнными, искорёженными, мудрыми. Мы хотим во всем найти виноватых, не понимая, что нет вины, вина – это вымысел человеческого эго. Мы требуем справедливости, сжигая в собственных домах матерей с детьми во имя революции и ненаступившего будущего. Мы жаждем того или иного, мы можем отвергать или принимать, но мы часть общей системы, мы нуждаемся друг в друге. Нас всех надо любить, бранить, хвалить, целовать и укрывать в кровати.

Жоэль ковырялась в грядке скорее от скуки и любопытства – она не особо заботилась о красоте своего сада – и тем более не стремилась соблюдать чистоту и порядок. Она набирала полные кулачки земли и сжимала пальцы, пока земля не сочилась, падая крошками на ее брюки. Жоэль сидела на траве, поджав ноги, волосы блестели под жарким солнцем, слегка касаясь ее кожи, вылитой из кварца. Она смотрела на комочки свежей черной почвы и думала о своих снах, которые становились все более тревожными. Когда сны становятся сильнее реальности, возникает вопрос о том, где ты. Когда сны остаются грязной рваной юбкой на весь оставшийся день и шлейфом волочатся по всем улицам города, возникает вопрос о том, где ты. Пока живешь на несколько миров одновременно и ни с кем не желаешь делиться своей настоящей, то есть псевдореальностью, живешь, словом, нигде, и тебя не существует. Реальность, вакуум, создаваемые Жоэль, превращались в страшную тюрьму и одновременно в безграничную свободу. Невозможно было отказаться, невозможно было и достойно этим поделиться. В итоге Жоэль приходилось жить между мирами, тихо уничтожая всю свою человеческую сущность и здравый смысл.