Жмакин - [37]

— За что?

— Стрелка убил, — осторожно сказал Корнюха.

— Насмерть?

Корнюха промолчал.

— Батьку моего в Казахстане шлепнули, — без выражения сообщил Корнюха, — получил письмо. Завинчивают нашего брата на последнюю гайку. Ты, я слышал, вроде резался?

Не торопясь, Корнюха рассказал, за что расстреляли отца. Жмакин внимательно слушал, надвинув кепку пониже. Шли переулочками, не по тротуару, а по булыжной мостовой. Поддувал сырой, но не холодный весенний ветер. Из-за угла выпорхнула великолепная машина и, ослепительно сияя фарами, промчалась мимо. В машине сидел седой военный, дремал.

— Катаются, — сказал Корнюха.

— Мало ли что, — не сразу ответил Жмакин.

Они немного поговорили о том, как Корнюха бежал, потом вспомнили лагерь, в котором однажды вместе рыли котлован. Жмакин тогда филонил, а Корнюха вытягивал до восьмисот процентов нормы.

— Были и мы ударниками, — сказал Корнюха, — знаем, слышали, в другой раз не накроешь.

— А чего накрывать-то? — спросил Жмакин.

Корнюха опять промолчал, не в первый уже раз за этот вечер. Довольно долго шли молча, Жмакин от вдруг напавшей тоски стискивал зубы.

— Это все мелочь, — ленивым голосом сказал Корнюха, — теперь я буду кое-кого убивать. Сначала по миру пустили, потом батьку шлепнули. Померяемся.

Остановившись посредине мостовой, он слегка обнял Жмакина за плечи и сказал ему в самое лицо:

— Надо банду сделать, слышь, Жмакин.

— Какую такую банду?

— Обыкновенно. Настоящую банду. Дисциплинку заведем, люди знают, со мной шутки плохи. Уйдем в лес, подпалим кое-чего. У меня наколот один старичок из приграничных жителей. Ежели что — уйдем.

— Ну да, — сказал Жмакин.

— А чего ж не уйти? Уйти не хитрость… — Он замолчал на секунду, вглядываясь в Жмакина.

— Не узнал? — спросил Жмакин.

— Чего ты кислый какой-то, — сказал Корнюха, — может, ты покамест ссучился?

— Как раз нет, — сказал Жмакин и подумал, что Корнюхе решительно ничего не стоит убить его и сбросить вниз, в канал, — прохожих нет, вокруг тихо, убьет, пожалуй. — Беспокойный ты стал, — добавил Жмакин, — а, Корней?

И вновь они неторопливо зашагали над тихим каналом. Корнюха медленно говорил про оружие, про боеприпасы…

— Да я ведь не бандит, — сказал Жмакин, — я рецидивист хороший, а бандит из меня еще и не выйдет.

— Выйдет, — с вялой уверенностью произнес Корнюха, — невелика хитрость. Я стрелку как воткнул под дых, — он и не заметил, что на свете не живет. Тихонечко все произошло. И стрелочника одного на севере…

— Тоже? — спросил Жмакин.

— Что значит тоже? — вялым голосом произнес Корнюха. — Мне, дорогой, обратного хода нет. Так на так вышка, вершок больше, вершок меньше — все равно вышка. Теперь и посчитаюсь, хотя удовольствие получу.

Он остановился, закурил, натянул перчатки и, ткнув Жмакина пальцем в грудь, сказал:

— Будешь у меня главный человек. Тебе тоже обратного хода нет. Посчитаемся за наши жизни. Я тебе доверяю.

— Доверяю, доверяю, — с внезапной злобой в голосе сказал Жмакин, — что значит доверяю? Нужна мне твоя банда…

— А нет, не нужна? — усмехнувшись, произнес Корнюха, — Куда ж тебе идти, как не к нам? К Лапшину, виниться? А кто тебе жизнь поломал?

— Я все равно не бандит, — глухо сказал Жмакин, — я людей резать не могу…

Корнюха негромко засмеялся, покачал оловой и пошел, не дожидаясь Жмакина, постукивая палкой.

— Песня имеется, — сказал он, оборачивать на ходу, — наша дорогая, блатная, знаешь? «Ты же поздно или рано все равно ко мне придешь». Эх, браток! — Он вернулся и, как давеча, поглядел Жмакину в лицо. — Придешь, и шлепнут нас вместе.

Жмакин молчал, потупившись. Сердце у него глухо билось. Он уже не слышал слов Корнюхи, он мучительно вспоминал телефон Лапшина. Наконец вспомнил.

— Думай, думай, — сказал ему Корнюха, — ничего другого не надумаешь.

Опять надолго замолчали.

— Револьвер у тебя один? — спросил Жмакин.

— Один, — сказал Корнюха, — паршивенький. Это как раз дело девятое, достанем.

— Трудно.

«Будет отстреливаться или не будет? — осторожно, успокаивая себя, думал Жмакин. — Будет, собака. Руку все в кармане держит».

Он зашел справа и скосил глаза на карман Корнюхи. Но не понял, какой револьвер, и попросил показать.

— Да коровинский пистолетик, пустячный, — сказал Корнюха, — чего на улице рассматривать…

Брели по Советскому проспекту. Корнюха рассказывал, как убил сторожа-стрелочника. Вытянул руку, округло сложил пальцы и, усмехнувшись, произнес:

— Только тряхнул, он сразу и готов.

— Лихо, — сказал Жмакин. — Надо бы нам, пожалуй, выпить?

— Я в кабак не пойду, — сказал Корнюха, — ты зайди сам, попроси навынос. А то меня сразу могут наколоть…

Добрели до пивной. Жмакин проводил глазами Корнюху и шмыгнул внутрь — к автомату. Наконец телефонистка соединила. Он опустил гривенник и услышал сонный голос Лапшина.

— Ладно, — сказал Лапшин, — вы идите по Советскому, потом мимо Таврического, понял?

— Есть, товарищ начальник, — сказал Жмакин.

— По мостовой идите, — говорил Лапшин. — Моя машина будет идти без фар, на полуфарках. Он стрелять хочет?

— Наверное, так.

— Отойдешь в сторону, — сказал Лапшин, — он тебя очень просто может кончить. Погоди, постой!

— Слушаю.

— И не кидайся черту на рога.