Жизнью смерть поправ - [2]
Опушка. Дорога. За ней застава. Непривычно тихая. На вышке – никого. Калитка приоткрыта. Перейдя дорогу, Мария Петровна нерешительно остановилась у калитки. Ждала, что услышит чей-либо голос или какой-либо шум. Не дождалась. Толкнула калитку.
Немногое изменилось и здесь за четверть века: те же дорожки, обложенные красным кирпичом, те же газоны и та же вышка для часового и казарма, которая показалась ей сиротливой. И в самом деле, двери закрыты. Закрыты и окна. Мария Петровна пошла по дорожке через двор к бывшему своему домику. Окна его тоже оказались закрыты ставнями, и он походил на слепца в черных очках.
У Марии Петровны не оставалось никакого сомнения в том, что в их бывшей квартире никто не живет, но она все же поднялась на крыльцо и толкнула дверь. Заперта, похоже. Толкнула еще раз, посильней, дверь не открывалась. А ей так хотелось войти в дом, в их добрый милый дом, где в небольшой комнатке вдруг увидит в кроватках вихрастые русые головки своих детей, а в спальне – Андрея, разметавшегося на диване и негромко похрапывающего, такого, каким часто видела его, засыпавшего на несколько часов после хлопотной бессонной ночи. Увы, запертая дверь не пускала в комнаты, стояла непреодолимым барьером между прошлым и настоящим. Мария Петровна безвольно опустилась на ступени крыльца и заплакала.
«Зачем приехала? Зачем? Терзать себя?!»
Сидела она долго. Немного успокоившись, встала и направилась к выходу. За калиткой остановилась. Подумала: «В селе тоже нечего делать. Домой. Домой…»
И все же пошла в село. Шла и сомневалась, вдруг, думала, в доме Залгалисов встретят ее совсем незнакомые люди. Что она скажет им? А может, так же, как и на заставе, окна дома закрыты ставнями? А может, и дома-то нет?
Первый дом, который она увидела, был совсем новый. В палисаднике – розы и еще какие-то незнакомые ей цветы. Окрашенный в розовый цвет дом с большими окнами выглядел нарядно. Следом – еще один, такой же нарядный. И вдруг, за вторым нарядным домом она увидела знакомую островерхую крышу.
«Слава богу!»
Дом Залгалисов, с узенькими окнами, выглядел подслеповатым и мрачным, несмотря на то, что и сам дом и высокий забор были окрашены светло-зеленой краской. Это сразу бросилось в глаза Марии Петровне, ибо прежде Залгалисы никогда не красили ни дома, ни забора. И цвет почему пограничный? Мария Петровна, не отдавая отчета в причине, еще более взволновалась, и как ни пыталась хоть немного успокоиться, справится с собой не могла. Она вошла во двор, тесный, застроенный сараюшками, поднялась на крыльцо и с замирание сердца постучала в дверь. Послышалось какое-то движение в доме, потом из дальней комнаты донесся слабый голос. Мария Петровна переступила порог и ухватилась за косяк, чтобы не упасть: безжалостно сдавило сердце, и оно остановилось на мгновение, потом забилось часто и гулко. Здесь, у этого порога, она, уезжая в роддом в город, прощалась со своими сыновьями. Не думала тогда, что целует их последний раз.
Виктор, которому тогда исполнилось уже девять, прижался к ней и не хотел отпускать, а пятилетний Женик сразу же, как она его поцеловала, сразу же повернулся к Залгалисам, стоявшим у темно-коричневого резного буфета, и заговорил возбужденно: «Тетя Паула, мы теперь у вас долго-долго будем жить? Пока мама нам братика покупать будет? Дядя Гунар на лодке меня покатает? Правда?»
Тот самый старинный буфет и сейчас стоял в комнате. Так же, как и тогда, впивался в него пучок солнечных лучей, пробивавшийся через узенькое оконце, но, несмотря на это, буфет казался хмурым, каким-то сердитым.
– Кто пришел? Заходите сюда, – услышала Мария Петровна. Она сразу узнала голос Паулы и, хотя та говорила по-латышски, поняла все слова.
– Паула? Ты?! – не веря себе, переспросила Мария Петровна, не решаясь сделать первого шага.
– Кому же, господи, быть здесь, как не мне? – удивленно, уже по-русски, ответила Паула и повторила приглашение: – Проходите сюда.
Мария Петровна пересекла первую комнату и, откинув цветастую штапельную занавеску, заменявшую дверь, снова ухватилась за косяк. Так и стояла, глядя, как тяжело дыша и кряхтя, Паула слезала с кровати. Теперь уже никакого сомнения у Марии Петровны не оставалось. И хотя перед ней была не проворная женщина, а болезненно полная старушка, но лицо ее, несмотря на то, что пополнело и округлилось, оставалось таким же обаятельно-нежным и добрым.
– Не узнаешь, Паула?
Теперь она узнала. Этот грудной, почти мужской голос часто слышался ей, часто всплывали в памяти слова: «Паула, замени на неделю моим детям мать».
А неделя та растянулась на долгие годы. Да какие годы!
– Мария?.. Ты? Жива?! – Паула опустилась на стул, стоявший у изголовья кровати. Глаза ее, наполнившиеся слезами, выражали непонятную для Марии Петровны тревогу…
Глава вторая
Старенькая комендатурская полуторка то, натужно покашливая, скреблась на перевал, то, скрипя расхлябанной кабинкой, катилась вниз, и всякий раз Мария радовалась тому, что позади еще один трудный участок пути и что скоро они спустятся в долину, а эти бесконечные голые мертвые горы станут отдаляться и отдаляться и в конце концов, погорбатившись на горизонте, растворятся в солнечной дали. Она смотрела на сыновей, насупившихся, крепко вцепившихся маленькими ручонками в обшивку тюка, и исподлобья смотревших на петляющие за машиной серпантины дороги. Поглядывала она и на мужа, который сидел ссутулившийся, какой-то усталый, и ко всему безразличный. Он не отрывал взгляда от задней стенки кузова и думал о чем-то своем, сокровенном – Мария понимала состояние детей, которые ни разу не спускались с гор и теперь робко ждали встречи с неведомым для них миром, о каком слышали только от родителей, она понимала и Андрея, у которого здесь, на Памире, оставались боевые друзья, живые и погибшие в жарких стычках, она грустила его грустью, тревожилась тревогой детей, но не могла унять нетерпеливую радость.
Со времен царствования Ивана Грозного защищали рубежи России семьи Богусловских и Левонтьевых, но Октябрьская революция сделала представителей старых пограничных родов врагами. Братья Богусловские продолжают выполнять свой долг, невзирая на то, кто руководит страной: Михаил служит в Москве, Иннокентий бьется с басмачами в Туркестане. Левонтьевы же выбирают иной путь: Дмитрий стремится попасть к атаману Семенову, а Андрей возглавляет казачью банду, терроризирующую Семиречье… Роман признанного мастера отечественной остросюжетной прозы.
Второй том посвящен сложной службе пограничников послевоенного времени вплоть до событий в Таджикистане и на Северном Кавказе.
Тяжела служба на Дальнем Севере, где климат может измениться в любую минуту, а опасность поджидает за каждым углом. А тут ещё летят над приграничной зоной загадочные шары-разведчики… Но капитан Полосухин, старший лейтенант Боканов, капитан третьего ранга Конохов и их боевые друзья делают всё, чтобы исполнить присягу на верность Отечеству, данную ими однажды.
Известный историк Н.М. Карамзин оставил потомкам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, потомков святого Михаила Черниговского, уже давно пресекся в России, имя князя Михаила Воротынского сделалось достоянием и славою нашей истории».Роман Геннадия Ананьева воскрешает имя достойного человека, князя, народного героя.
Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война нашли свое отражение в новом романе Геннадия Ананьева, полковника, члена Союза писателей СССР. В центре внимания автора — судьбы двух семей потомственных пограничников. Перед читателем проходит целая вереница колоритных характеров и конфликтных ситуаций.Книга рассчитана на массового читателя.
Остросюжетная повесть о российских пограничниках, которые вместе с бойцами других силовых структур участвуют в антитеррористической операции на Северном Кавказе. Чтобы дестабилизировать обстановку, бандитские группировки не гнушаются никакими средствами. В их арсенале — убийства мирных граждан и захваты заложников, теракты и нападения на приграничные населенные пункты. Но беспредельной жестокости противостоят мужество и долг «зеленых фуражек».
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.