Жизнеописание строптивого бухарца - [7]

— Этого и надо было ожидать, — сказала бабушка устало, — ведь они младенца приняли в дом…

Все утихли после ее слов, принимая их за должное объяснение, а бабушка опустила низко голову и что–то прошептала беззвучно, так интимно, будто обращалась к лицу более реальному, более близкому, чем те, кто сидел рядом с ней за столиком.

— А у нас кто умер, когда я родился? — спросил Душан, глядя на лица сидящих — на бабушку, отца, мать и брата — и сквозь страх понимая и радуясь, что все на месте, что все эти и были, когда он родился, никто не исчез и никого не прибавилось в семье.

— Посмотри, какой он бледный. — Мать сжала его колено. — Ну, разве можно при детях говорить такое? Теперь он не уснет…

— Дедушка умер, — вмешался отец, который обычно всегда молчал за столом и говорил только в самые сложные минуты, объясняя что–то или отвергая, словом, исправляя оплошности женского воспитания.

— Да, — обрадовалась бабушка и, кажется, впервые поддержала отца, не стала спорить с ним, уводить от него Душана, чтобы отвлечь его своими сказками, — и он подарил тебе свое имя. Сказал: вот мое тайное имя, а сам я ухожу, благородный твой дедушка…

— Как подарил? Ведь его звали Мумин, а меня — Душан…

— Правильно, Бобо Мумин, — смутилась бабушка, наверное, оттого, что придется ей теперь раскрыть важную семейную тайну. — Но у человека всегда бывает два имени, одно он называет другим, и все думают, что его действительно так зовут, а второе имя, которое не знает никто и его нельзя раскрывать, — это и есть его подлинное имя. Он отдает его своим самым близким перед смертью, тому, кого он особенно любил…

— А тот, кто взял и присвоил это тайное имя, потом может называть его другим? — спросил брат.

— Да, он называет взятое имя другим, но не сам человек, а другой раскрывает тайну его имени…

— А у меня есть еще тайное имя, кроме Амон?

— Человек долго не знает свое тайное имя, он только чувствует, что имя, которое он называет всем, не есть подлинное. Тайное свое имя он узнает вдруг когда–нибудь, чаще перед смертью… Вот у соседа нашего справа, — увлеклась бабушка, и казалось, то, о чем она. никогда не говорила, и было ее тайным, подлинным разговором, — ну, тот, кто перекрасил позавчера свои ворота, его имя Пулат [3], и все думают, что он должен быть крепким, мужественным — так, во всяком случае, желали его родители, когда давали ему имя, — а он выглянет на улицу и, если пробежит мимо собака, три дня болеет от страха, забавный старик, — засмеялась бабушка, а потом умолкла, утомившись от собственного смеха, ибо смеялась она уже так редко — все, что она пережила, старость собрала в ней и сдавила горечью ее душу. — Ну, пора убирать со стола, ужин бедняка растянулся у нас в пиршество богатого…

Взрослые уже встали из–за стола и занялись приготовлением ко сну, ибо ужин сегодня действительно затянулся. Брат лежал рядом с Душаном на коврике, таком старом и стертом, без ворсинок, и было слышно, как стучит он задумчиво ногой об землю. Рассказ бабушки все волновал его и не давал покоя, и он не знал, с кем поговорить, думал, с Душаном скучно, он все равно ничего не понял.

— Скажи, а как имя мамы? — шепнул Душан, и Амон тут же пододвинулся к нему и жарко задышал ему в лицо. И они зашептали, глядя друг другу в глаза, словно в спокойствии другого искали себе утешения и мужества, ибо чувствовали, что пробираются к еще одной тайне, а какова она, эта тайна, когда раскроется, жуткая или забавная, было для них тревожной загадкой.

И вправду, оба они не знали до сих пор, как зовут их родителей, отец, когда обращался за чем–то к матери, окликал ее: «Мать Амона…» — и ни разу не назвал ее по имени, так же говорила с ним мать, храня в ответ и его имя в тайне, и даже когда говорила с бабушкой об отце, то непременно: «отец Амона», «Об этом надо посоветоваться с отцом Амона» или «Подождем, когда придет отец Амона…» Говорили так, будто у них и вовсе не было имен, и, если бы не родился Амон, они бы уже никак не называли друг друга, старались бы не говорить между собой, боясь, что вдруг назовут кого–нибудь по имени и нарушат ужасную тайну всей своей жизни.

Душан вначале не думал об этом, но потом понял, что это вовсе не значит, что они больше любят Амона, — просто у родителей принято называть друг друга по имени первенца, а его, младшего, они любят особой любовью.

Когда он слышал, что имя Амон присутствует во всем — в ласке родителей, в их порицании друг друга, в их зове и ожидании, — он стал ревновать всех к брату и недолюбливать его — и так до сегодняшнего вечера, когда они сообща решили разгадать тайну родителей, и пока он не понял, что имя Амона связывает родителей между собой не особой расположенностью к первенцу, а чем–то иным, скорее не радостным, а печальным.

Не прячут ли они так свои имена, боясь, что тот, кто еще не родился на свет в их доме или в доме соседей, возьмет их имя себе, а им, безымянным, не знающим свое настоящее, тайное имя придется уйти насовсем, в другой мир. где живут люди с украденными именами или те, кто по доброте душевной сам отдал добровольно свое имя родившемуся?

Так думали дети во дворе, перешептываясь и замолкая всякий раз, едва кто–нибудь из взрослых проходил мимо, и еще они ее понимали, отчего тогда их имена произносят вслух так часто и во всеуслышанье, ведь их тоже могут украсть и присвоить своим любимцам? Да, ведь бабушка сказала, что настоящие имена в глубокой тайне, а эти — Амон, Душан — так, для обмана, и чем чаще себя называешь другим, тем сильнее удаляешь от чужих те, настоящие имена, которые сами они узнают когда нибудь, если очень полюбят и захотят подарить своим любимцам перед смертью.