Жизнь за всех и смерть за всех - [3]

Адмирал начал подготовку большой Босфорской операции. Всю душу и мысли адмирал отдавал на работу по возвращению Святой Софии в граде Константина.

 С дрожью в сердце следил адмирал за текущей работой, боясь что Англия не допустит реализации Русского Святого плана. Для этой операции в непосредственное распоряжение адмирала поступила дивизия ударного типа, кадр которой был прислан с фронта и командиром которой был назначен один из лучших офицеров Ген. Штаба — ген. Свечин. Начальником штаба Свечина был полковник ген. шт. Верховский. Ударная дивизия должна была быть выброшена, первым десантом, на неприятельский берег, чтобы сразу на нем основаться и обеспечить место высадки для следующих за этой дивизией войск. Эта подготовка работ шла до государственного переворота февраля 1917 г.

Адмирал Колчак в Черном море во время революции

Извещение о событиях адмирал получил от председателя Государственной Думы Родзянко. Выступление Государственной Думы, как высшей правительственной власти, подавало надежду, что революция, может быть, внесет энтузиазм в народные массы и даст возможность закончить победоносно войну, которая продолжается: значит, по инерции надо себя чувствовать «in stato belli». Вскоре адмирал получил извещение об отречении Государя от престола и манифест. Адмирал собрал на «Георгии Победоносце» представителей Черноморского флота и сказал: «В настоящее время нельзя рассуждать военным людям о случившемся, а надо мужественно смотреть в глаза происшедшему... прежней власти не существует... династия, видно, кончила свое существование, и наступает для России и ее народа новая эпоха... Каковы бы ни были у нас взгляды, каковы бы ни были у нас убеждения, мы ведем войну и потому мы нашу Родину должны защищать от все еще нападающего на нее врага». По окончании речи адмирал получил обещание от представителей флота исполнить его пожелание.

 В половине апреля приехал в Одессу Гучков и вызвал адмирала из Севастополя... Гучкова встречали как нового военного министра — с большим торжеством. Адмирал обрисовал Гучкову положение во флоте — весьма тревожное. Измена, пропаганда и появление неизвестных лиц среди войска не дают возможности бороться против растущего разложения в армии, и это главным образом потому, что под видом «свободы» может говорить кто угодно и что угодно. До сих пор адмирал борется, имея только одно средство: уважение к нему команд и рабочих, но... это средство сегодня есть... а, если завтра рухнет, то Черное море не будет угрожать нападающему врагу. Гучков выразил уверенность, что адмирал справится.

 В начале мая 1917 г. Керенским были исключены из состава правительства Гучков и Милюков. Адмирал тогда обратился к Керенскому с просьбой освободить и его от командования, так как он управлять флотом не может, а занимать в таких условиях место — нелепо! Керенский просил адмирала не уходить до его приезда в Севастополь. Адмирал согласился недолго подождать. 2-го мая Керенский прибыл в Одессу, откуда с адмиралом в отряде из 4-х миноносцев они прибыли в Севастополь. Встреча была торжественная. Керенский, объезжая суда, говорил речи — команды слушали. Но на команды эти речи не производили никакого впечатления. По-видимому, торжественность приема обуславливалась именем адмирала, подкрепленным 4-мя миноносцами. Керенский, невзрачной фигуры, глубоко штатский, без какого бы то ни было достоинства в манерах, терявшийся в обстановке лихих черноморцев и не обладая интуицией, принимал торжественность приема за успокоение. Обращаясь к адмиралу, он сказал: «Ну, вот видите, Адмирал, все улажено! На многое теперь приходится смотреть сквозь пальцы... Останьтесь, Адмирал! Это просьба Правительства и моя!» Адмирал ответил: «Хорошо... я... остаюсь! Но повторяю — ненадолго!» Верховный Главноуговаривающий, как называли Керенского, прощался с командами и в тот же день отбыл в Петроград.

В Черном море ничего не изменилось, напротив, становилось все хуже и хуже. Через 2-3 дня после уверенного успокоения Керенского по радио было распоряжение об обысках офицеров и об их разоружении.

 Большевики подняли решетки, за которыми сидели звери. Выпущенный уголовный сброд стал свободным. В Кронштадте шел кровавый шабаш.

 Матросы, слышав когда-то и что-то о «Варфоломеевской ночи», сократив трудное для произношения длинное название, заменили его «Еремеевской ночью» для всех офицеров флота в Балтийском и Черном морях. Многие офицеры застрелились...

 Наконец, адмирал приказал собрать команду «Георгия Победоносца» и сказал, что рассматривает разоружение офицеров как оскорбление, которое наносится прежде всего ему — старшему из офицеров!

 Дальше адмирал объявил, что с этого момента он перестает командовать флотом в Черном море и об этом шлет телеграмму Правительству. Адмирал кончил говорить... Наступила тишина... Медленно снял с себя адмирал Георгиевский палаш и, подняв его высоко над головой, сказал: «Это оружие храбрых дало мне море, пусть оно его и получит». Широким размахом бросил адмирал за борт «Георгия Победоносца» свой Георгиевский палаш. Тишину нарушил всплеск воды за бортом корабля... Бледный, взволнованный постоял адмирал в раздумье и... спустился вниз с палубы. Через некоторое время делегация «Георгия Победоносца» вручила адмиралу его Георгиевское оружие, поднятое со дна моря. Интуитивный поступок саморазоружения адмирала произвел сильное впечатление на команду «Георгия Победоносца», которая, вместе с адмиралом охраняя славу России, любила и уважала его, как человека, и ценила, как беззаветно храброго и честного воина и патриота. В полночь адмирал спустил свой флаг, передав Адмиралу Лукину командование флотом. В три часа ночи Адмирал Колчак получил телеграмму, в которой поступки нижних чинов флота объявлялись правительством, как акт, враждебный революции и родине. Из Петрограда выехала следственная комиссия для разбора положения в Черноморском флоте. Адмирал стал ждать прибытия этой комиссии.