Жизнь за ангела - [8]

  - Мразь! Ненавижу!

  Дав ему как следует взбучку, я решил наконец от него отойти, как сзади услышал истошный крик мамы, хлопок от выстрела и звон бьющегося стекла. Обернувшись, я увидел маму в слезах и отчима с пистолетом.  Он целился в меня, но мама успела вовремя его толкнуть, к тому же он был изрядно пьян и поэтому  промахнулся. На крики прибежала сестренка, она стояла в дверях и рыдала навзрыд.

  - Папа не надо! Уходи, пожалуйста!

 Можно себе представить, как эта сволочь напугала несчастного ребенка! Хлопнув дверью,

  Рихард ушел. Где он болтался всю ночь неизвестно.

  Утром едва рассвело, в 7.30  раздался стук в дверь. Мама, не спавшая почти всю ночь, уснувшая  только под утро, пошла открывать.

  - Кто там?

 - Солдаты вермахта! Откройте!

  Дверь слетела с петель и в комнату ворвались двое солдат, во главе с офицером «СС» в черной форме. Женщину толкнули так, что она упала на пол.

  - Где сын?!

  Заскочив ко мне в спальню, меня подняли с постели, растолкав и грубо стащив с меня одеяло.

  - Вставай!

 - Тебе говорят!

 - Я никуда не пойду!

  Меня схватили за волосы.

  - Пойдешь, куда ты денешься! Германии солдаты нужны, а ты отсиживаешься дома?! Долг не хочешь свой выполнять? Немец ты или польская сволочь?!

  Скрутив, они насильно вывели меня из дома.

  - Пустите его, умоляю! Не забирайте у меня сына! – мама рыдала, – Хельга, дочка, что же это такое?

 - Мамочка, не плачь! – как могла, пыталась успокоить ее сестренка.

Глава 11

 Погрузив в машину, меня доставили в гестапо в кабинет дознавателя.

  - Отпустите меня! Я студент, мне надо в Берлин, у меня послезавтра экзамен!

 - Что вы говорите?! – ответил майор.

 - Мало того, что он уклоняется от призыва в армию, он посмел еще поднять на меня руку щенок! - сказал Рихард. - Господин майор! И это мой сын?!

 - Я не твой сын!  И никогда им не был!

 - Заткнись! – крикнул Рихард.

 - Значит, говорите вам надо в Берлин? Отлично, я вас туда отправлю!  Отправим его в  берлинское  гестапо, пусть там разбираются. Вы кажется журналист? Надо еще разобраться какие статьи вы писали, - сказал майор.

 - Правильно, пускай там с ним разбираются, – добавил мой отчим.

  На следующий день меня отправили в Берлин и доставили в берлинское отделение гестапо. Там поместили в общую камеру следственного изолятора, где в тесноте толпилась куча народу. Дверь открылась, и в нее заглянул надзиратель.

  - Краузе кто? Ты? – указал на меня, – Пойдешь со мной.

  Мы прошли по длинному, темному, узкому коридору, дверь открылась, и меня завели в кабинет. От резкого яркого света я зажмурил глаза. Передо мной стоял офицер, тоже в чине майора, штурмбанфюрер «СС», худощавый в очках.

  - Доброе утро! Садитесь, - подвинул мне стул, предлагая присесть. - Мы всего лишь хотим побеседовать с вами. Вы же не глупый молодой человек. Сколько иностранных языков вы знаете? Вы хорошо учились, мы наслышаны о Вас. Вы хотели стать журналистом? Какие статьи вы хотели писать и о чем?

 - О птичках! – сказал я издевательски, пытаясь тем самым выразить полное презрение.

 - О птичках? Забавно? Вы юный натуралист?

  Он подошел ко мне, благодушно улыбаясь, повернулся спиной, и неожиданно резко развернувшись, со всей силы ударил меня по лицу. Больше я ничего не помню. Очнулся оттого, что на меня плеснули в лицо водой. Меня подняли, усадили на стул, я вытер кровь с носа.

  - И так, вы что думаете, мы будем шутить? Вчера вы напали на своего отца, доблестного офицера «СС». Вы коммунист? Отвечайте!

 - Я студент, у меня сегодня последний экзамен.

 - Для вас этот день может стать последним. Вы отказываетесь выполнять свой долг перед Родиной? Вам должно быть стыдно, в то время как страны воюет, вы прохлаждаетесь дома. Вы не хотите служить великой Германии? Каждый порядочный гражданин счел бы это за честь. У нас есть сведения, что вы два раза не являлись по повестке на призывной пункт. Разве вам не известно, что объявлена всеобщая воинская мобилизация лиц достигших 21-го года? Что ж вы еще можете подумать над своим поведением. – Он кивнул охране, – Уведите его!

  На завтра мне устроили экскурсию в одну из тюрем в центре Берлина, где содержали всех неугодных и инакомыслящих, а также коммунистов и евреев. Меня  провели по помещениям и завели в одну из камер, где сидели десять-двенадцать человек, избитые, худые, больные и изможденные, которые подвергались жестоким пыткам и истязаниям. На моих глазах избили пожилого мужчину, еврея.

  - Смотри! Смотри!!! – меня схватили за ворот, - Ты видишь, что с тобой будет? Видишь?! Смотри! Запомни!

  Позже, поместив уже в одиночную камеру,  меня хорошо отпинали ногами, оставили на полу и ушли. В застенках меня продержали три дня, давая в день по стакану воды и куску черствого хлеба. Первые два дня страшно хотелось есть, тошнило, появилась слабость, кружилась голова. Спать тоже было невозможно на холодном каменном полу, лежанке, сколоченной деревянными досками. На третий день чувство голода притупилось, я потерял счет времени, начались галлюцинации, казалось, что сойду с ума, а на четвертый день за мной снова пришли. Тяжелые двери со скрипом открылись, зашел надзиратель, и меня отвели в тот же самый кабинет. Я увидел того же офицера в очках. Мне дали выпить воды.