Жизнь: вид сбоку - [47]

Мужчины в семейных трусах с вываливающимися пивными животиками, женщины в обтрепавшемся кружевном белье смотрели на умирающий закат и думали, казалось, об одном и том же. «Как и вся наша жизнь…» – думали они. И вдруг среди плеска волн в наступившей уже темноте послышался тихий, но очень наполненный понятной и известной всем русским печалью голос. На самом носу яхты, обнимая одной рукой успокоившуюся Любку и глядя на погибший закат, пел Лампа:

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Другие тихие голоса подхватили песню, и, сливаясь в один общий, голос стал совсем не тихим. Он легко перекрыл и шум волны, и гул работающих двигателей яхты. Он заполнил собой все. И звучал сильно, грустно, широко как море…

Бежал из тюрьмы темной ночью,

В тюрьме он за правду страдал,

Идти уже дальше нет мочи,

Пред ним расстилался Байкал.

Я не пел. Я смотрел на поющих русских людей, и из моих глаз текли слезы. «Дураки мои любимые, – думал я. – Дебилы мои родные, быдло мое ненаглядное, какие же вы все хорошие. Да, невоспитанные, да, агрессивные и иногда злые, но свои в доску, родные любимые…» А люди под шум волн продолжали петь:

Бродяга к Байкалу подходит,

Рыбацкую лодку берет

И грустную песню заводит,

О Родине что-то поет.

«Да, Сибирь, – думал я. – Суровый край, где тайга закон, а медведь прокурор. Но крылатая, черт возьми… крылатая Сибирь. И воспарит она еще на радость всему человечеству. И таких высот достигнет, которых даже вообразить себе трудно. Ведь уже парила. Написала великие романы Толстого и Достоевского, создала Пушкина и Чайковского, Гагарина к звездам запустила. Вот из таких же точно русских мужиков и баб они вышли. Потому что хоть и дикие мы люди, но великие, наверное… Может, самые великие на свете. И воспарит, обязательно еще воспарит наша Крылатая Сибирь. Не может не воспарить, ведь если есть крылья, не летать нельзя…» Тут проснулся дремавший во мне черт и язвительно заметил:

«Ага, воспарит, конечно, воспарит, парили уже однажды, а потом рухнули. Чуть весь мир своим коммунизмом не придавили. И сейчас рухнут, ты что, не видишь, сколько тяжелого, грязного и мерзкого в твоих великих людях. Давят их к земле, и они всю землю давят. Задавить они хотят землю простотой своей и величием. Ты чего, не видишь?»

Я хотел ответить ему, что вижу, но это ерунда, потому что хорошего, доброго и сердечного в них больше. Я многое хотел ему ответить… Но не успел. Песня грянула с новой силой, и черт заткнулся сам по себе.

Бродяга Байкал переехал,

Навстречу родимая мать,

«Ах здравствуй, ах здравствуй, родная,

Здоров ли отец мой и брат?»

«Отец твой давно уж в могиле,

Землею засыпан лежит,

А брат твой давно уж в Сибири,

Давно кандалами гремит».

Песня закончилась. Все снова замолчали. На душе стало тоскливо и хорошо. Так бывает, поверьте, когда тоскливо и хорошо.

– Смотрите, звезда! – вдруг сказал Лампа, и все подняли головы вверх. На небе действительно зажглась крупная первая звезда. Что-то в ней таилось необычное, слишком крупная, что ли, слишком ласковые и греющие душу у нее были лучи. Я встал и посмотрел на любующихся звездой сибиряков. Они улыбались. Их головы были подняты в небеса, лица их просветлели, успокоились и стали похожи на детские. Я тоже перевел взгляд на звезду, и хотя точно знал, что до Рождества еще несколько дней, да и верующим назвать себя не мог, но все равно, улыбаясь и радуясь непонятно чему, я произнес древнее красивое слово.

– Вифлеемская, – сказал я, и тоска из моей души куда-то ушла.

Прошлое [1]

1. Издалека долго…

Что нас связывает с прошлым и есть ли оно вообще, это прошлое? Например, я в любой момент времени могу вспомнить и пережить заново события моей уже не такой короткой жизни. От первых детских проблесков сознания до вчерашнего недурного стейка, съеденного на ужин. И где оно, прошлое, тогда? Сдается мне, что на протяжении жизни отдельного человека прошлого просто не существует. Оно появляется, когда сам человек уходит в прошлое, становится им: черно-белыми фотографиями в семейном альбоме, памятником на кладбище, оставленной или подаренной вещью. Прошлое – это всегда другие. Не ты, не ты, не ты… Ты – настоящий и живешь в настоящем, ты живешь… А прошлое умерло и никогда больше не возвратится. Так что же меня связывает с прошлым? Где эти невидимые, но прекрасно мною ощущаемые нити? Почему при имени хана Батыя я чувствую ненависть, отчего мне дороги декабристы и Пушкин, зачем я радуюсь каждое Девятое мая, а Ивана Грозного не люблю, как охамевшего дебоширящего соседа? Почему мое отношение к давно минувшим событиям столь лично? Откуда это взялось? Вопросы эти интересовали меня давно, но то времени не хватало ответить, то смелости. Сейчас все сошлось. Время пересеклось с решительностью, и я попробую разобраться. Время сейчас такое, что не думать нельзя и по инерции жить не получается. По инерции сейчас – только вниз. Даже для того чтобы оставаться на месте, нужно быстро перебирать ногами. Я не знаю, получится ли у меня ухватить суть дела, но не добегу, хоть согреюсь… а то холодно что-то стало в последнее время. Холодно и неуютно.