Жизнь: вид сбоку - [17]

Зомби в снегах… Забавно.

Перед дверью Королевы душа возвращается в поломанное тело. Я больше не вижу себя со стороны. Я вижу черный квадрат звонка. Так вот что, оказывается, означает картина Малевича. Теперь я понял. Раньше смеялся, а теперь понял.

Я жму на звонок и проваливаюсь в черный квадрат. Там страшно и нет времени. Там звуки какие-то суетливые в этом черном квадрате. Перешептывания. И пятнышко света мигает в центре глазком. То вспыхнет, то исчезнет. Смотрят, решают: открывать или нет. Трахались, наверное, а я им кайф обломал.

Зомби, они такие – тупые очень. Никакого такта, им сам черт велел кайф обламывать.

Тем временем Королева открывает дверь.

Черный квадрат исчезает. За ним есть жизнь, за ним есть цвет. Только лучше бы не было – уж больно страшная жизнь, уж слишком кричащая и рвущая меня на части окончательно цветная достоверная правда.

Рядом с Королевой стоит Денис.

– Это не то, что ты подумал, – говорит он быстро пошлую фразу. – Я за конспектами к Ире заехал.

Откуда он знает, что я подумал?

Я столько всего за прошедшие сутки передумал.

Оказывается, все не то, по его мнению. Дурак, не может он знать.

Королева поумнее. Она за версту чует фальшь.

Она же Королева.

– Нет то! – твердо и даже с вызовом произносит она. – Это то, что ты подумал. Я давно тебе хотела сказать, Саша. Все, пора заканчивать.

Она назвала меня Сашей, не Шуриком, а Сашей.

Может, еще не все потеряно?

Кое-как устроившаяся среди ошметков моего тела душа корчится от смеха. Правда смешно, какие еще нужны доказательства? Все очевидно. Черный юмор в черном квадрате. Обхохочешься.

Я молча и тупо стою на пороге. Таращусь.

Атмосфера сгущается. Нужно какое-то действие, чтобы разрядить обстановку. Нужна финальная точка, и Королева ее ставит.

– Вот, смотри, – говорит она и виснет на шее у обалдевшего Дениса. Целует его в приоткрытый от удивления рот. Знакомый трюк – она меня так же при нем целовала в кафе «Лира».

Господи, как быстро заканчиваются люди…

Кажется, океан перед тобой безбрежный, не выпить никогда, а на деле – лужа.

Могла бы и новенькое чего-нибудь придумать.

Однако же все равно противно. Так противно, что я, не выдержав, сгибаюсь и блюю на коврик перед дверью. Не нарочно. Я ничего этим не хотел сказать. Задавленный белой «шестеркой» организм потерял над собой контроль и сделал самую естественную на свете вещь – освободился от скверны.

Денис расправляет свои маленькие плечи и шагает ко мне.

– Бить будешь? – спрашиваю я, вытирая рукавом куртки губы. «Ну что, – давясь хохотом, задает мне вопрос душа, – опять начнешь себя уговаривать?»

«И начну, – пытаюсь хорохориться я. – Он удивился, когда Королева его поцеловала. Не было у них ничего еще. Можно попробовать побороться…»

«Ну пробуй, пробуй…» – стонет душа и булькает где-то в районе пересохшего горла.

Я не пробую, напробовался уже. Хватит.

Хотя, возможно, и стоит дойти до конца. Мне мало быть брошенным, надо еще и получить по роже от удачливого соперника, в этом даже есть какое-то величие. Я смотрю на раздувающего ноздри Дениса и снова съезжаю на интересующую меня тему:

– Так будешь бить или нет?

– Нет, – благородно отвечает он, – но тебе лучше уйти.

– Ну нет так нет, – смиряюсь я. – Не переживай, я уйду. Думаешь, жить с вами здесь буду, что ли? Только у меня один вопрос есть к тебе, Ир. Вот ответишь – и я сразу уйду. Зачем вчера весь этот цирк с чемоданом? Я все понимаю: не сложилось, не получилось, но это-то зачем?

– А потому что… потому что…

Королева краснеет, судорожно втягивает в себя воздух, растет от набранного воздуха.

Сейчас я узнаю самую главную женскую тайну…

Мне правда интересно, точнее – мне все равно, я умер уже, но душе моей интересно. Пригодится, наверное, в будущих реинкарнациях. Душа даже перестает хохотать. Замирает, чутко вслушивается…

Не узнали мы с ней ничего. Набрав в легкие огромное количество воздуха, Королева с рыданиями выдыхает его обратно. Омывая слезами спину отважного Дениса, тихо стонет:

– Убери, убери его от меня. Видеть больше его не могу, урода этого. Убери, пожалуйста!

Не дожидаясь, пока отважный Денис начнет меня убирать, я разворачиваюсь и выхожу из квартиры.

Сзади слышу торопливый хлопок двери.

Несколько минут я стою у лифта и пытаюсь осознать произошедшее.

Все, в общем-то, не так плохо. Я жив и относительно здоров. Пережил. Перетерпел, не расплакался. Можно даже сказать, что я вышел из ситуации моральным победителем. Одна беда. Я больше не чувствую свою душу.

Я больше не чувствую свою душу. Я ничего не чувствую. И не соображаю. Я потерял себя. Кто-то стоит у лифта. Не я, кто-то. Этот кто-то не знает, кто он. И зачем. И куда ему идти. У этого кого-то подкашиваются ноги, а в голове нарастает шум. Кто-то у лифта высыхает, как русло реки засушливым летом. Глаза его трескаются, воздух не по трахее идет, а по пластиковым трубам и не в легкие, а в ржавые железные баллоны. Влага испаряется. Несчастный кто-то перестает быть живым, становится механическим. Индустриальная конструкция. Нечто вроде нефтеперерабатывающего завода. За миг до окончательного превращения в груду хитро устроенных железяк возникает крошечное живое чувство – травиночка, пробившаяся сквозь бетон. Непонятно, что за чувство, и некому еще понимать, но травиночка растет, оплетает собою грозные стальные постройки. Впивается в них, крошит изнутри и наконец взрывает индустриальную конструкцию к черту.