Жизнь в мелкий цветочек - [42]

— Того! Придёшь вечером, а он…

— Василию!

— …а ты ноль вниманья, фунт призренья, не то что с дивана не встанешь — головы не повернёшь. Разве что «где была» и «когда жрать» от тебя услышишь. Какой от тебя, такого, толк, а?

— А, попрёки куском хлеба пошли, дождался.

— Не про то я, не про то! Доброе слово и кошке приятно, а много я от тебя хороших слов дождалась?

— Слов тебе? Ходишь где-то целыми днями, а потом говори с тобой?

— Я работаю, понятно? Работа у меня сутки через трое… А вот где ты по ночам шляешься, это другой вопрос.

— По ночам? — Психолог вопросительно посмотрел на Василия, но тот промолчал.

— Нет, доктор, не подумайте, я его потребности понимаю…

— Правда?

— Надо иногда ему, Ваське-то. — Наталья с фальшивой лихостью повела плечом, но тут же стушевалась. — Понимаю, что надо, а всё равно. Так иной раз тяжело. Уж ходил бы, пока меня нет, а он ведь норовит, когда я дома. Улизнёт вечером, и нету. Уж я даже искать выходила, кричала…

— Позорила меня на весь дом, ага.

— А я не железная! Сколько раз приходил побитый? А? Маслом тебе там намазано? Блудня!

— Ну, давай, давай! Разоряйся! Я тебя знаю, знаю, чего ты хочешь! — Он нехорошо прищурился.

— Чего она, по-вашему, хочет, Василий?

— Яйца она мне отрезать хочет, вот что!

— Страхи такого рода…

— Страхи?! Посмотри на неё — молчит! Ведь молчит, а!

— Наталья?

— Он…

— Василий!

— Всю душу ты мне вымотал, Вааась… — И она заплакала.

Повисла долгая пауза, в течение нескольких минут в комнате раздавались только тихие всхлипы. Психолог посмотрел на Василия.

— Люблю я её, дуру. — Он осёкся, неловко дернул головой, встал, потянулся и прямо через подлокотник перескочил на колени к женщине.

— Люблю я тебя, дуру… Ну, Наташ, ну чего ты, ну муррр…

Психолог немного выждал и сказал:

— Что ж, мы отлично поработали сегодня. До следующей встречи!

Когда за женщиной и котом закрылась дверь, он облегченно вздохнул и стал яростно вылизываться под хвостом. Нервная работа, ох нервная.

… и разговоры о Важном

Говорила с девушкой (она тоже трудоголик, как и я, но не запойный, а регулярный) о планах на отпуск — ну, там, заповедник в Словении, Мёртвое море, — и она вдруг сказала мечтательно: «А знаете, у меня подруга лежала в клинике неврозов, так там очень хорошо. И спокойно».

Дома я стала искать подходящую клинику. То есть сначала смотрела отели, но ни один не показался мне достаточно спокойным. Нашла такую, куда берут за деньги, кликнула на «предложения» и почувствовала сильное побуждение отдать им существенную часть будущего гонорара: одна из медицинских программ называется у них «весеннее обострение». Боже, как я ликовала. Пока не вчиталась — «обновление», конечно же.

Купила пару маек, по телефону докладываю мужу радостно. Он отвечает:

— Молодец. И я даже догадываюсь, какого они цвета.

— А вот и нет, не чёрные! Полосатые, весёленькие такие.

— С ума сойти.

Дома распаковываю и понимаю, что это, конечно, прорыв: чёрные полоски перемежаются с тёмно-серыми. По сравнению с остальным моим гардеробом — да, страшное веселье, чисто дю солей.

В супермаркете выкладывала овощи на столик для взвешивания и, увенчивая перцы и помидоры двумя молоденькими кабачками приятного калибра, неожиданно развеселилась и объяснила мальчику-продавцу эту последнюю покупку так:

— Я женщина замужняя, но душою одинокая!

Большая удача, что обслуга плохо понимает по-русски.

В «Бенеттоне» грустная кассирша (хорошие продавцы отличаются тем, что при крайней усталости у них делается печальный, а не злобный вид) заученно произносит:

— Посмотрите, пожалуйста, четыре рубля или рубль.

Я вытаскиваю горсть мелочи и щедро говорю:

— А что вам больше хотелось бы, четыре или один? То есть я понимаю, что больше всего хочется домой, но вот сейчас?

Она отвечает тонким и взволнованным голосом рождественской сиротки:

— Больше всего я хочу девять рублей рублями!

И я чувствую себя настоящим стопроцентным Санта Клаусом, отсчитывая девять монеток. Ухожу, думая: «Ах, дурочка, отчего жениха хорошего не попросила?!», и улыбаюсь в бороду.

Глубокой ночью муж выбрался на кухню, где я сидела с ноутом:

— Проголодался.

— Ну съешь чё-нить.

— А ты не хочешь?

— Хочу. Но я-то держу себя в руках, — несколько высокомерно ответила я.

Между тем он достал из хлебной корзинки армянский лаваш, развернул и злорадно захохотал: порядочный кусок был грубо отожран. Я как-то совершенно забыла, что буквально час назад всё-таки не удержалась.

В одиннадцать утра меня разбудила эсэмэска, волевым усилием я встала и, под давлением чувства долга, оделась. Но рассудок ещё спал, поэтому действительность воспринимала как-то опосредованно.

И вот вижу на кухне своего мужа, который тоже спит, но при этом варит кофе. Стоит этак расслабленно, выпятив волосатый живот для равновесия, а я как раз сбоку на него смотрю. И отчего-то умиляюсь до самой глубины своей дремлющей души:

— Какой же ты… на ангела похож!

— Почему?

— У тебя пузо круглое, как крылушки сложенные!

Просто некоторые ангелы летают на спине.

У нас в прихожей, кроме старых газет и пыли, лежит ещё вот такенный нож на шляпной полке и топор за калошницей. Это понятно, вдруг кто незваный зайдёт. Не то чтобы мы были негостеприимны, но мало ли. В Крыму, например, когда в палатке ночевали, у мужа под подушкой тоже всегда топорик лежал. Придут ночью местные гопники хиппей-пацифистов пощипать, типа покурить не найдётся? а тут мой волосатый сюрприз вылезает с колуном — не курящие мы, извиняйте. Всегда извиняли, без звука.