Жизнь в эпизодах - [15]

Гримерка для участниц располагалась в одном из тренировочных залов дворца спорта «Молот» с зеркалами и станком. Маты убрали, а вдоль казенных глянцевитых стен цвета топленого молока стояли длинные низкие лавки. На них громоздились вещи конкурсанток и их трепетных сопровождающих: одежда, сумки, обувь в пакетах. Стены басовито вибрировали в такт музыке, раздающейся из сердца здания – «Scorpions» разогревались. Все ювелирно замазать, накрасить и причесать Кате помогла старшая коллега из театра с загадочным именем Афра. Вместо гримерного столика она использовала широкий подоконник глубоко посаженного узкого окна. Ей не мешали походные условия, да и после всех гастролей с театром было не привыкать к творчеству на коленке. Между делом она то загадочно улыбалась, будто знала что-то наперед, то беззаботно и расслабленно щебетала и казалась Кате великой повелительницей кистей, помады и судьбы этого вечера. Это придавало уверенности. Макияж получился изумительный. Яркий, но при этом элегантный, дорогой, без тени пошлости. Он делал Катю старше и выразительней, но она оставалась узнаваемой. Волосы до пояса оставили распущенными, только слегка начесали и убрали от лица, скрепив на затылке передние пряди.

Когда конкурсантка переоделась в купальник, Афра загримировала пострадавшую ногу и нанесла на все тело что-то слегка магическое, слегка блестящее. Катя посмотрела в зеркало и очень себе понравилась. Все-таки ее тело выросло именно таким, каким она его себе рисовала в мечтах еще девочкой. Однажды в детстве она лежала на диване и смотрела музыкальный канал. И ей очень понравилась девушка из клипа Владимира Назарова на песню «Ах, карнавал, удивительный мир!». Она была в белом обтягивающем платье, которое подчеркивало красивую грудь, обрисовывало тонкую талию и женственную линию бедра. Катя радовалась мысли, что когда-нибудь у нее тоже будет грудь и она сможет надеть такое же платье. Кто бы знал, что явить фигуру миру придется сразу в купальнике. И фигура не подкачала. С этими мыслями Катя накинула как талисман мамино синее шерстяное пальто и пошла за кулисы.

Они заранее прорепетировали выходы, кто за кем. Кате по жребию достался номер 7. Она не готовила какой-либо специально поставленный танец, решила импровизировать, поэтому не перебирала в голове движения и не боялась что-то забыть. Вскоре вышли музыканты под восторженный гул толпы, встречающей кумиров, и после нескольких минут ликований ведущий объявил о начале конкурса. Ударник грянул что-то очень будоражащее, в кровь хлынул адреналин, каблук правой ноги отстукивал ритм, и хотелось одного: сделать первый шаг на сцену.

Наконец пошла девушка под номером 1, взгляд в темноте кулис выхватывал силуэты и картонные белые кружки с черными цифрами, закрепленные булавками на трусиках купальников. Поле зрения сузилось до траектории, по которой надо было пройти до середины сцены, а потом повернуться на 90 градусов и дойти еще несколько шагов к авансцене, и там исполнить танец. У каждой было 30 секунд. И вот подошла очередь Кати. 3, 2, 1 – пошла! Музыка придавала сил. Подгоняла мягко в спину, как ветер, и вела за руку, как проводник. Каблук правой ноги с каждым шагом словно бойко впечатывался на несколько миллиметров в глубь пола, сохраняя цепкое равновесие, а пол в свою очередь, пружиня, выталкивал его обратно, чтобы снова принять через шаг. Вдох, выдох. Центр. Поворот. Многотысячный зал. Заливающий свет прожекторов. Ударные. Взгляды за спиной. Взгляды в лицо. Стук сердца. Телу было просторно. И свободно. Танец рождался без мук. Катя отдала тело звуку. И оно жило в нем, подхваченное волной. За несколько секунд будто прошла целая жизнь. Сделав финальное па, Катя встала на свое место в глубине сцены, аплодируя танцам выступавших следом участниц. Но она была уверена, что выступила лучше всех. Когда все станцевали свои заветные 30 секунд, каждую участницу по очереди выводили снова на авансцену, ведущий просил зал встречать девушек аплодисментами и шумометром измерял децибелы признания.

Когда на суд голосов и рук вышла Катя, пространство словно распахнулось и взорвалось словами, криками, ревом, частыми хлопками ладоней, одобряющим присвистыванием. Децибелы можно было и не измерять. Катя безоговорочно победила. Когда ей на голову надевали корону, она подумала о том, что где-то там среди трибун сбивает ладоши папа, и наверняка улыбается так широко и душевно, что улыбка подпирает ямочки на щеках, радуется и гордится, и свет его веселых глаз вплетается, добавляя мощи, в лучи слепящих лун прожекторов.

В этот вечер он был ее главным спутником на этой орбите. И где-то там в Москве, в командировке, держала кулачки мама. Катя с восторгом думала о том, как же папе приятно теперь будет слушать концерт и как они будут звонить маме. Катя даже не подозревала, как много уже случилось в будущем благодаря этому дню.

* * *

Корону «Королевы», в отличие от короны «Золушки», я сберегла. Она долгое время хранилась на стеклянной полке в серванте в Перми, отражаясь в зеркале задника, потом играла в школьном спектакле как реквизит, бережно переносимая в бархатном футляре, затем переехала со мной в Москву и теперь живет на полке с самыми ценными сувенирами и наградами, щепетильно охраняемая от посягательств кота. Она символ бесстрашия и уверенности в себе, которой мне порой немного не хватает, хотя это и незаметно для окружающих. Иногда я смотрю на нее, чтобы вспомнить, каково это – сделать то, что в твоих силах, не думая ни о чем, кроме настоящего момента, со всей мощностью веры в то, что ты можешь показать лучшее, на что способна, в нужное время и в нужном месте. Когда-нибудь я подарю ее своей дочери. Надеюсь, что у меня будет дочка. Передам ей веру в себя по наследству. И конечно, в придачу чутье, полученное от моей мамы, и подбадривающую улыбку от моего папы.