Жизнь со смертью визави - [2]

Шрифт
Интервал

Здесь все разгромлено… Так жалки
нагие ребра кирпичей!
И слышно сизых голубей
урчанье сытое на балке.
Внизу — проржавленные крыши
прикрыл подтаявший снежок.
Так мал старинный городок!
И почему-то сверху — ближе…
Демисезонное пальтишко
совсем не греет на ветру.
Да, годы, годы… Этот труд
задумал он ещё мальчишкой,
когда вот здесь, у парапета,
он вдруг впервые обомлел
от солнечных слепящих стрел, —
как будто с неба Ангел Света
сходил на землю. И невольно
то счастье вдох оборвало,
и небо в грудь ему вошло,
и сердцу стало сладко, больно…
Старик становится на ящик,
мешает краски; и слегка
дрожит озябшая рука,
касаясь кистью глаз скорбящих.
Гуляет ветер, сохнут лики.
А даль огромна и светла,
как скат высокого чела,
на коем он выводит блики.

Ночной полёт

Под лунный бубен так певуче
выводит смерть напев простой.
Душа летит звездой падучей
на этот зов в тиши ночной
и в пляске звёздного шамана
кружится, лёгкая, во мгле…
Как просыпаться утром странно
на безразличной ей земле!

Сны

Остывают тихие закаты,
гаснут в небе бледные просветы…
Это нам почудилось когда-то,
что мы жили во вселенной где-то.
Разве были — золотые травы?
Разве были — голубые воды?
Это только сладкая отрава,
наших снов безбрежная свобода.
Разве гулкий шум весенних ливней
в самом деле нами был подслушан?
Отчего ж сильней и неизбывней
с каждым днём тоскуют наши души,
слыша эти тающие звуки,
видя эти блекнущие тени?
Это только музыка разлуки
радугой размытых сновидений.

Маленький гном

Ночь холодным, туманным челом
прислонилась устало к окну.
О, не прячься, мой маленький гном,
все равно я теперь не усну.
Зря ты там притаился в шкафу,
я же видел твой красный колпак!
Только раз не во сне — наяву
ты пропой свои песни, чудак!
Спой, как Мерлин, святой чародей,
тихо молится нежной звезде;
как Офелия в тёмном пруду
ночью смотрит на эту звезду;
как Серебряный Рыцарь века напролёт
Неневестную Лилию ждёт…
Что ж ты вышел и грустно молчишь?
Ты ведь знал их, мой старый малыш?

Закат

Закат. В лугах стоцветье трав
к земле нагретой стебли клонит.
Зарницы гаснут, отблистав,
меж тёмных туч на небосклоне.
Стихает ветер, пролистав
страницы бытия к концу ещё немного…
Зажёгся Млечный Путь — предвечная дорога
в святой Иерусалим. Луна
взошла, румяна, полнотела,
и над лугами тишина
однообразно зазвенела,
ночными звуками полна…
Незримый ангел, рея горними путями,
сбивает звёзды с неба лёгкими крылами.

Лиры и тимпаны

1. Олимпийцы

О светлые боги Эллады,
о грешные дети земли!
Давно ли, Афина Паллада,
ты к Трое вела корабли?
Давно ль свои острые стрелы
пускал в вас проказник Эрот,
и лебедь загадочно-смелый
плыл к Леде по зеркалу вод?
Вам все покорялись стихии,
но Время — последний титан —
продолжил гигантомахию,
и вы уступили… Туман
забытых старинных преданий
навеки окутать хотел
обломки немых изваяний
божественно-радостных тел.
И всё же, хоть треснул и стёрся
ваш мрамор, но, мощью полны,
как прежде, точёные торсы
так явственно напряжены!
Вас холод забвенья не тронет,
ведь в паросский мрамор вошло
Праксителя грубых ладоней
доныне живое тепло.

2. Подражание Анакреонту

Всё, что в меру, то и благо —
мудрецов завет простой.
И рубиновую влагу
ты слегка разбавь водой.
Кубков стук с учтивой речью
чаще ты перемежай.
Не на всех рабынь под вечер
взоры томные бросай.
И забудь вакханок юных,
если в час ночных бесед
пальцы тонкие на струны
возлагает кифаред.

3. Конец и начало

Во времена императора Тиберия некие путешественники, проплывавшие мимо о. Паксос, слышали крики: «Пан мегас тефнике!» — что означало: «Умер великий Пан!»

Было это в 33 г. н. э.

Из Плутарха
Ветер тростник качает,
скорбно шумят леса.
В море тревожном чаек
слышатся голоса.
Смолкнул напев свирели,
и не звучит тимпан.
Звери осиротели —
умер великий Пан!
А далеко на востоке
предрассветная мгла
город царей и пророков
медленно обволокла.
В тёмной пустой гробнице
воздух тяжёл и спёрт.
Чистую плащаницу
тихо целует Пётр.

4. Логос

Когда вселенский дремучий хаос
дышал стихиями первооснов,
всемирный Логос, во тьму спускаясь,
сцепил пространство в кольцо миров.
Он постоянство назвал движеньем,
измерил Вечность теченьем лет.
Его сияния отраженьем
мерцает разума бледный свет.
Он нашим душам открыл дорогу
к себе — в прозрачный, пустой эфир.
Кто понял Слово — тот понял Бога.
Кто принял Бога — приемлет мир.

5. Эней

Над руинами храмов и башен
с жарким гулом бушует огонь,
и в дыму — ненавистен и страшен —
чёрным чудищем высится конь.
Гаснут искры в предутреннем небе,
и сейчас твоих слёз горячей
только пепел, Эней, только пепел
над горящею Троей твоей!
Неохотно, как мокрую глину,
месит чёрную воду весло.
В первый раз твою крепкую спину
не от схватки — от бегства свело!
Ты ведь знаешь: попутного ветра
не бывает для беглеца.
Но скитанья закончатся, верь, — там,
где схоронишь больного отца,
где потомок-волчонок построит
Вечный Город на диких холмах.
Увози же скиталицу-Трою
на семи боевых кораблях.
…Даже в снах не покрыть расстояний,
что ушли белой пеной за борт…
Но сюда ты вернёшься, троянец,
тяжкой поступью римских когорт.

Старая книга

Забылся я над старой книгой,
закрыл усталые глаза…
Ещё по листьям дождик прыгал,
стихала дальняя гроза…
Я полон светлых был видений,
и в этом зыбком полусне
перед глазами плыли тени,
звучала музыка во мне.
И этим теням, этим звукам

Еще от автора Сергей Эдуардович Цветков
Самая страшная книга 2020

Ужасное… оно повсюду. Выглядывает из темного леса, караулит под дверью, едет с тобой в одном вагоне. Ужасное… оно всегда. В эпоху царей и во время Первой мировой, в «лихие» девяностые и в наши дни. В прошлом, настоящем, будущем. Ужасное… оно во всем. Пялит безумные зенки сектанта, проливается с небес кровавым дождем, шепчет из жерла старой стиральной машины, звонит по домофону, доставляется курьером на дом. Ужасное уже здесь. В твоих руках! На страницах антологии «Самая страшная книга 2020».


Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Книга известного писателя и историка С.Э. Цветкова посвящена эпохе расцвета Древней Руси (XI—XIII вв.). Автор показывает это время во всем его сложном противоречии: с одной стороны — бесконечные княжеские распри, с другой — настойчивое стремление великих представителей древнерусской государственности объединить страну. Цветков подробно прослеживает постепенное угасание могущества Киева и перемещение государственного центра тяжести на земли Северо-Восточной Руси. Необычайно интересно прорисованы ключевые фигуры этого времени: Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.


Эпизоды истории в привычках, слабостях и пороках великих и знаменитых

Марк Аврелий, Ричард Львиное Сердце, Никколо Паганини… Эти имена рождают в воображении картины минувших эпох: Античности, Средневековья, Нового времени. В сборник исторических миниатюр вошли наиболее яркие факты биографий знаменитых правителей, злодеев, художников и философов прошлого, а также выразительные, но малоизвестные исторические эпизоды, относящиеся к разным странам и эпохам. Главная особенность автора в том, что он нащупывает детали, которые ускользнули от официальных летописцев, показывает характерные особенности великих, их привычки, слабости и пороки.


Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега

Известный писатель, автор многочисленных научно-популярных книг и статей, историк С.Э. Цветков предпринимает попытку дать целостную картину хода русской истории, которая отвечала бы современному уровню исторического знания. В книге рассматриваются вопросы древнеславянской истории и возникновения Русской земли. Большое место в книге уделено связям славянства со многими народами Евразии, выдвинут ряд новых идей и оригинальных взглядов на происхождение нашего государства и русского народа.


Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

15 мая 1591 года в Угличе произошло событие, во многом предопределившее дальнейший ход русской истории. При загадочных обстоятельствах погиб восьмилетний царевич Дмитрий – последний отпрыск Ивана Грозного. А может, и не погиб – на этот счет у историков существуют различные мнения. От ответа на этот вопрос во многом зависит наше восприятие событий Великой русской смуты 1605–1613 годов. Кому присягнули русские люди в мае 1605 года – Самозванцу, или же все-таки истинному царевичу Дмитрию? Кто был убит годом спустя и чьим прахом москвичи зарядили пушку и выстрелили в сторону Литвы – Лжедмитрия или же законного царя, последнего Рюриковича? И наконец, кто же был канонизирован под именем царевича Дмитрия – настоящий сын грозного царя или какой-то другой, неизвестный отрок? На все эти вопросы читатель получит ответ в книге историка Сергея Цветкова «Царевич Дмитрий».


Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

Известный писатель, автор многочисленных научно-популярных книг и статей, историк С.Э. Цветков подробно рассматривает один из самых драматических периодов древней русской истории — со второй половины 70-х годов X века до 1054 года. Это время кровавых династических распрей, коренного преображения духовных основ древнерусской жизни, блестящего взлета древнерусской государственности и культуры, напряженного поиска Русью своего места в мировом историческом процессе, время великих людей, великих событий, великих идей.


Рекомендуем почитать
Биографические данные некоторых руководителей и сотрудников КОНР

Собрано на сайте "История Русского Освободительного Движения и Русской Освободительной Армии".


Три жука в кармане с ядом

«…Стоило отворить калитку, оказаться во дворе, случилась другая чертовщина.  Будто взорвалось что-то прямо у неё перед домом. Обрушилась поленница, повалился забор, сверкнуло красным в воздухе. А потом тишина, до того хрупкая, что и дышать страшно. Она не решалась идти дальше. Легла, затаилась под рябиной, у сарая. Неспроста всё это, неспроста. На секунду почудилось, тень мелькнула во дворе, исчезла. Растворилась. А потом появились гости. Двое. Нет, трое».


Зов Лавкрафта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зарождение

Пока обыватели заняты своим социальным рейтингом и новыми скинами дополненной реальности, экстремалы стараются взять от жизни все. Рэм живет двойной жизнью: в одной из них он - популярный актер, в другой - эйр-трейсер Кош. Но однажды он становится фигурой в игре сильных мира сего. Его сокровенные тайны оказываются под угрозой раскрытия, и задорная игра превращается в битву за жизнь и свободу. У книги есть продолжение, и оно здесь: https://author.today/work/47451.


Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.


Спросите Колорадо: или Кое-­что о влиянии каратэ на развитие библиотечного дела в США

Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.