Жизнь Шаляпина. Триумф - [3]
Теляковский читал эту статью К. Н. в «Московских ведомостях», все, конечно, знали, что за этими инициалами скрывался иной раз Н.Д. Кашкин, но почтенный профессор очень деликатно высказал свою точку зрения. И как же не заметил этого Шаляпин?
– Федор Иванович! А вы разве не заметили, сколько прекрасных слов Николай Дмитриевич высказал по поводу вашего «Манфреда»: и то, что, несмотря на невыгоду своего положения, – ну действительно, оперный певец оказывается в роли декламатора, – Шаляпин выполнил свою задачу великолепно. Он вспоминает выступление знаменитого Поссарта на сцене Большого театра и утверждает, что ваше исполнение выше. Что ж вам еще нужно? Ну, сказал, что не все у вас одинаково хорошо, но зато драматические моменты были переданы с такой силой и искренностью, каких не было у других декламаторов. И вообще такого впечатления не производили другие декламаторы…
– Владимир Аркадьевич! Я ж не о том… Как-нибудь переживу эти уколы, я о другом говорю – стоит что-нибудь сделать не так, как привыкли, тут же начинают указывать русло, по которому надо плыть. А мне хочется попробовать плыть по мной найденному, по мной проложенному руслу. Может, я сломаю шею, но вот хочу плыть по своему, никем не подсказанному, незаезженному руслу. И таких, как я, много сейчас появляется на Руси… Ну кто думал четыре года тому назад, что Художественный театр с никому не известными Алексеевым и Немировичем-Данченко во главе станет властителем дум современного общества? А сейчас Станиславский и Немирович-Данченко – сила, с которой все считаются. А кто знал тогда Максима Горького, а сейчас сам царь отдает приказ, чтобы лишить его звания академика. А сколько молодых художников появилось, которые ломают наше представление о живописи, о театральных декорациях. И сколько раз я вас просил заново поставить некоторые спектакли, ведь тошно смотреть на эти банальные, блеклые декорации, старые костюмы…
– Федор Иванович, я как раз и пытаюсь это сделать, но если б вы знали, как трудно ломать устоявшееся, некоторые даже талантливые артисты не принимают этой художественной новизны, они желают играть и петь в привычной для них обстановке. Вот задумал я поставить по-новому «Гибель богов»…
– Вот Вагнера вы больше любите, чем Глинку и Мусоргского, ишь, начали с «Гибели богов»…
– Дойдет очередь и до «Бориса», Федор Иванович, поймите, репертуар в театрах зависит не только от меня…
Теляковский искренне хотел преобразований в императорских театрах, но столько препятствий стояло на этом пути – и прежде всего мнения императорской фамилии; каждый из ее членов мог вмешаться в репертуар театров, высказать свои пожелания, которые становились для него законом.
– Вы, Федор Иванович, упрекнули меня за «Гибель богов», а знаете, сколько я пережил из-за этой новой постановки… На свой страх и риск заказал я декорации и вообще подготовку нового спектакля молодому художнику Александру Бенуа…
– Михаил Васильевич Нестеров недавно много мне говорил о нем, когда я у него был в Киеве.
– Он, конечно, сделал очень талантливые эскизы, поделился со мной своими замыслами, наброски посмотрели, все шло как положено, убедил меня, что все будет хорошо.
– И что же? Вроде бы много говорят о предстоящем спектакле, я читал в газетах, – заинтересовался рассказом Теляковского Шаляпин.
– Да, вроде бы. Но будто вы не знаете наших премьерш… Приехала из Парижа Фелия Литвин, посмотрела на декорации, на костюмы и решительно отказалась участвовать в спектакле. Сегодня 20 декабря, а в конце декабря премьера… Вот и крутись между художником и Фелией, уговаривай и того и другого.
– Интересно, что ж такого сделал Бенуа, что Фелия отвергла?
– Много свежего внес он в постановку по сравнению с теми, которые мне доводилось видеть в Германии и Париже. Прежде всего, Александр Бенуа доказал мне, что в постановках в Мюнхене и Франкфурте, считавшихся образцовыми, профессиональные декораторы показали свое полное невежество в создании залы Гибихунгов, у них, дескать, не получилось ничего путного даже с археологической точки зрения: все-таки царственные чертоги должны быть первобытными. Александр Бенуа создал весьма убедительную картину: эти хоромы он составил из массивных каменных глыб, на которых покоится сложное сооружение из темных от древности бревен, украшенных таинственной резьбой. Действительно, можно было поверить, что именно в таких грандиозных и одновременно жутких хоромах могли обитать такие грандиозные существа, как Гунтер, Гудруна и Хаген. И я поверил в Бенуа, надеялся, что он сделает все так, как надо. А получилось совсем не так, как я ожидал. Приехавшая Фелия заявила, что она привыкла исполнять Брунгильду, у нее отработан каждый жест, каждое движение, а в новой постановке перед ней то и дело возникают новые задачи. Помните, по традиции Брунгильда выходит из правой от зрителей кулисы, а Бенуа придумал замечательную сцену – Брунгильда и Зигфрид появляются при первых лучах солнца словно бы из недр священного леса. Торжественно выходят, помните, музыка-то ликующая…
Шаляпин молча кивнул.
– Бенуа создал картину, которая соответствует замыслу композитора, а она ни в какую, заупрямилась, устроила сцену, отказывалась петь, если не сделают так, как она привыкла. Но это еще полбеды… Бенуа создал очень красивый для нее костюм, долго бился, по его словам, над его изобретением, чтобы и скрыть ее полноту, и добиться художественной выразительности. А она подняла крик – хочу выступать в привычном костюме, а этот костюм ее похож на ночной пеньюар, при этом еще и трен, и талия в рюмочку.
Первая книга дилогии известного писателя Виктора Петелина представляет нам великого певца в пору становления его творческого гения от его дебюта на сцене до гениально воплощенных образов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Автор прекрасно воссоздает социально-политическую атмосферу России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и жизнь ее творческой интеллигенции. Федор Шаляпин предстает в окружении близких и друзей, среди которых замечательные деятели культуры того времени: Савва Мамонтов, Василий Ключевский, Михаил Врубель, Владимир Стасов, Леонид Андреев, Владимир Гиляровский.
Русская литература XX века с её выдающимися художественными достижениями рассматривается автором как часть великой русской культуры, запечатлевшей неповторимый природный язык и многогранный русский национальный характер. XX век – продолжатель тысячелетних исторических и литературных традиций XIX столетия (в книге помещены литературные портреты Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко), он же – свидетель глубоких перемен в обществе и литературе, о чём одним из первых заявил яркий публицист А. С. Суворин в своей газете «Новое время», а следом за ним – Д. Мережковский.
Книга посвящена жизни и деятельности классика советской литературы Алексея Толстого Автор, основываясь на воспоминаниях современников, на новых архивных документах, показывает жизнь писателя, историю создания его романов, таких, как «Петр Первый» «Хождение по мукам» рассказывает о его встречах с замечательными людьми своего времени Горьким Есениным, Станиславским.
На основе обширного документального материала создан образ Петра Александровича Румянцева, одного из организаторов русской регулярной армии, применившего новые стратегии ведения боя, человека сложного, противоречивого, мужественного и бесстрашного. Первая русско-турецкая война и разгром турок на притоках реки Прут вознесли его в ранг величайших полководцев XVIII века.В августе 1999 года Виктор Васильевич Петелин за книгу «Фельдмаршал Румянцев» получил литературную премию имени Валентина Пикуля.
Перед читателями – два тома воспоминаний о М.А. Шолохове. Вся его жизнь пройдет перед вами, с ранней поры и до ее конца, многое зримо встанет перед вами – весь XX век, с его трагизмом и кричащими противоречиями.Двадцать лет тому назад Шолохова не стало, а сейчас мы подводим кое-какие итоги его неповторимой жизни – 100-летие со дня его рождения.В книгу первую вошли статьи, воспоминания, дневники, письма и интервью современников М.А. Шолохова за 1905–1941 гг.
«Мой XX век: счастье быть самим собой» – книга уникальная как по содержанию, так и в жанровом отношении; охватывающая события с декабря 1956 года по нынешнее время. В декабре 1956 года Виктор Петелин выступил с докладом «О художественном методе», в котором заявил, что тормозом развития русской литературы является метод социалистического реализма, написал яркую статью «Два Григория Мелехова», в которой, как уверяли в своей книге Ф.А. Абрамов и В.В. Гура, «нарисован совершенно положительный характер Григория», с большим трудом издал книгу «Гуманизм Шолохова», в статьях о М.А.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.