Жизнь с нуля - [27]

И вдруг девушка произнесла беззаботным тоном:

– Хорошо у меня получилось?

– Что?

– Слезы. У меня хорошо получилось?

Сейчас она больше не плакала. Ее плач был притворством. Я обиделся. Вспомнил официанта, бармена, посетителей кафе, прохожих, всех тех, кто наверняка потешался надо мной, когда я торчал на улице под проливным дождем, как полный идиот, в запотевших очках, пропитавшись водой, словно расстроенный футбольный фанат пивом.

Я спросил:

– По-вашему, это смешно – издеваться над людьми?

Она удивленно взглянула на меня:

– Я не издеваюсь, я тренируюсь. Надо, чтобы люди мне верили.

Последнюю фразу она произнесла с глубокой убежденностью, как если бы говорила: «Я должна спасти мир» или «Быстрее погасим огонь, не то здание взлетит на воздух».

Мой ответ прозвучал обыденно и прозаично:

– А я вот ни на секунду вам не поверил!

Она изучающе взглянула на меня исподлобья, затем вдруг сказала:

– Неправда, вы поверили, точно поверили! Иначе не остались бы здесь со мной.

Я хотел объяснить, что она ошибается, и тут она впервые мне улыбнулась.

– Ну хорошо, – сдался я. – Ну хорошо, я действительно вам поверил.

Она еще не прикоснулась к заказанным напиткам – швепсу и миндальному сиропу. Если я вправе высказать свое мнение, это два самых омерзительных пойла, какие только есть на свете. Она смешала их и отпила глоток-другой. Я посмотрел на ее губы и подумал, что, если сейчас ее поцеловать, во рту останется привкус горького миндаля, и это будет очень противно.

И тут же возникла другая мысль: а зачем мне ее целовать? Мне ничего в ней не нравится, абсолютно ничего.

Разве что губы.

Она вытерла глаза, но толку от этого не было никакого, поскольку с неба низвергались мощные потоки воды. У нее все еще текло из носа. А у меня в карманах не оказалось ни платков, ни салфеток.

– Никуда не уходите, я сейчас! – сказал я.

Я зашел в кафе и попросил у хозяина салфетки. Он дал их мне, скорчив при этом такую рожу, словно его заставляли продать заведение за бесценок. Я всегда терпеть не мог скупердяев.

Он кивком указал на девушку за окном и ухмыльнулся:

– Она что, свихнулась?

– У нее вся семья только что погибла в авиакатастрофе, – ответил я.

– Ах ты, черт!..

– А ей самой крупно не повезло: подцепила в Индии проказу.

Хозяин взглянул на бармена, и тот сразу побежал мыть руки.

– Кажется, это не очень заразно, – заметил я.

– Да, но все-таки… – озабоченно произнес хозяин. – Дани, выбрось ее чашку в помойное ведро. Не хочу рисковать здоровьем клиентов.

– Вас можно понять, – сказал я. – Именно в кафе я когда-то подцепил герпес и до сих пор не могу от него избавиться.

Хозяин нервно сглотнул слюну, а я улыбнулся ему лучезарной улыбкой.

* * *

Когда я вышел на улицу, девушки там уже не было. Я стал озираться и увидел ее на другом конце улицы. Побежал за ней под дождем и нагнал только через двести метров. Она шла быстрым, размашистым шагом. Запыхавшись, я протянул ей стопку салфеток, которая уже успела превратиться в губку. Девушка машинально взяла их и сунула в карман.

– У меня мало времени, – сказала она. – Мне пора идти. Если хочешь, можешь пойти со мной.

– Хочу, – сказал я, отметив, что она обратилась ко мне на «ты», а затем спросил, как ее зовут.

– Жасмин. А тебя?

– Мортимер.

Она спросила, не англичанин ли я, а я ответил, что нет, и решил рассказать ей о нашей давней семейной традиции – давать мальчикам имена, начинающиеся на «Мор». Какая мрачная традиция, заметила она. А я, собственно, этого и не отрицал. Только добавил, что меня все называют Морти. Она не стала это комментировать, но, похоже, гнетущее впечатление, произведенное на нее моим рассказом, только усилилось.

Чтобы сменить тему, я спросил:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять. А тебе?

– Тридцать два.

Я с трудом поспевал за ней, приходилось почти бежать.

– Ты актриса? Ты репетировала какую-то сцену?

– Нет. Хотя вроде того. Но на самом деле нет… Я это делаю, чтобы помочь людям.

– Помочь людям? Но каким образом? Рыдая на террасах кафе?

– Да. То есть нет.

Она шмыгнула носом, достала из кармана намокшие салфетки, высморкалась в них, рискуя ухудшить свое состояние, и сказала:

– Вообще-то я работаю в собачьей парикмахерской. На полставки. А ты чем занимаешься?

– Да так, ничего интересного…

Она отреагировала одобрительным кивком, словно считала это похвальным – не заниматься ничем интересным.

Я спросил, зачем она плачет под дождем на террасах кафе.

Она ответила, что это так сразу не объяснишь, но если мне интересно, я могу сопровождать ее и дальше, «в качестве наблюдателя». А еще добавила, что плачет не только под дождем, но и в хорошую погоду. В этот момент тротуар залило ярким светом: сквозь облака пробился одинокий солнечный луч, вероятно решивший сотворить чудо.

Какое-то время мы неслись по улице чуть ли не бегом, затем Жасмин замедлила шаг. Она то и дело останавливалась, топталась на месте, шла дальше, возвращалась назад, сворачивала на другие улицы. Создавалось впечатление, что она заблудилась. Вдруг она остановилась как вкопанная, и взгляд у нее стал как у охотничьей собаки, почуявшей дичь. Я проследил за ее взглядом – он был устремлен на противоположную сторону улицы. Дома, магазины, прохожие, машины. Ничего особенного. Она сказала: