Жизнь, прожитая не зря - [37]

На этом же диване, рядом с братом, небрежно развалясь, сидел Идрис. За их спинами на настенном ковре тускло поблёскивала обнажённая горская шашка, а чуть выше неё висело старинное кремнёвое ружьё. На гладком паркетном полу возле самого дивана лежал небольшой пушистый коврик для ног, сделанный, очевидно из шкуры какого-то животного.

Ашота вытолкнули на середину комнаты. Он бестолково топтался на месте, растеряно хлопая глазами и мелко подрагивая. Братья Садаевы рассматривали его, не спеша, и ухмылялись криво.

Идрис едва заметно подмигнул, и Гаджимурад резко, с силой ударил Ашота сзади ногой, под самые коленные чашечки. Тот тяжело, словно подрубленное дерево, бухнулся вниз, на колени, неуклюже уперевшись руками в паркетный пол. Султан, внимательно оглядев своего пленника, хмыкнул с удовлетворением.

За две недели, проведённые в неволе, армянин здорово осунулся. Его розоватые, пухлые ещё недавно щёки теперь были бледными, обвисшими. Заострившийся подбородок зарос чёрной густой щетиной. Ашот потупил затравленный взор в пол и был тих, безмолвен.

На лицах обоих Садаевых светилось торжество.

— Ну, что, Ашот, нравится тебе у меня? — выждав с минуту, начал Султан.

Не зная, что отвечать, несчастный парень некоторое время молчал. Но затем, испугавшись, что так он лишь разозлит чеченцев, выдавил едва слышно:

— Д-да.

— А домой хочешь?

— Хо… хочу.

— Так зачем же ты хочешь домой, если и здесь хорошо? — спросил Идрис и засмеялся раскатисто и грубо.

Султан широко растянул в самодовольной улыбке рот, обнажая коричневатые нездоровые зубы. Он загоготал утробно, и его жирный живот заколыхался, словно студенистая плоть медузы. За спиной Ашота громко заржал и Гаджимурад.

— Если ты хочешь домой, то скажи своим родителям, чтобы они заплатили мне шестьдесят тысяч долларов. Тогда я тебя отпущу.

— А если не скажешь, я тебе горло порежу, как барашку, — наклонившись, зашипел в ухо Гаджимурад и залепил ему звонкий подзатыльник.

Ашот сжался, втянув голову в плечи.

— Скажи им, что ты очень хочешь домой, — продолжал толстый чеченец. — Ты понял? Так и скажи: «Очень хочу!», — он сделал ударение на слове «очень». — От них теперь зависит твоя жизнь. Только от них. Ты понял?

И Султан вперился злым немигающим взглядом в армянина.

— Понял, — глухо ответил тот.

— Пусть они заплатят сразу, не торгуясь. Ведь что может быть отцу дороже сына?

— Он заплатит, заплатит, — торопливо заверил Ашот.

— Он пока ещё не знает, что ты здесь, у меня. Поэтому я сейчас позвоню твоему отцу и дам тебе трубку — ты будешь говорить то, что я тебе скажу. Понял?

— Понял.

И, едва успев это произнести, тут же свалился на пол от могучего удара кулаком в челюсть. Тупая ноющая боль гулко отдалась в ушах, в затылке. Следующий, жуткой силы удар ногой обрушился на его рёбра. Хрясь! Дыхание перехватило, и на мгновение ему показалось, будто он слышит хруст своих сломанных костей.

Ашот взвыл и перекатился на другой бок. Перед глазами всё плыло, кружилось, и оскаленное лицо Гаджимурада над ним мелькало будто сквозь дымку. Голова ныла нестерпимо, тело разрывалось от жестокой боли. Он судорожно хватал ртом воздух.

— А…а-а, — из его груди вырвался надсадный хрип.

Казалось, у него там внутри скребут тупыми ножевыми лезвиями.

Гаджимурад взвизгнул, и, размахнувшись, ударил его снова в то же место.

— Оп-па! Оп-па!!! — радостно вопил он.

— Я скажу! Скажу! — закричал армянин истошно. — Не надо!!

Крик его оборвался, перейдя в стон.

— Надо, — отрезал Султан. — Это для того, чтобы ты был красноречив.

И снова заработали ноги Гаджимурада. Замелькали вокруг, замолотили тяжело по бокам, по спине, по голове в своём неистовом жестоком танце. Ашот громко визжал, стонал, извивался ужом, перекатывался по полу, закрывая руками голову.

— Не надо!! Не бейте!!! Они заплатят!!!

Но избиение продолжалось с неумолимой сосредоточенностью. Идрис не вытерпел, вскочил с дивана, грубо схватил шершавой пятернёй армянина за волосы и резко рванул на себя. Глаза Ашота брызнули слезами. Но Идрис тут же хрястнул его кулаком по лицу. Голова армянина дёрнулась и безвольно запрокинулась назад. Он полетел куда-то вниз, ухнул, словно в глубокий колодец, и его обессилевшее тело распласталось по паркету.

— Э, живой он там? — заметно забеспокоился Султан.

Гаджимурад принялся щипать его за уши, за щёки, дёргать за волосы.

— Э, ты, чёрт! Э!

Но Ашот не шевелился. Ему начали плескать холодной водой в лицо из пластиковой бутылки.

— Э, ты!

Веки его приоткрылись, и он расклеил окровавленные губы.

— Вставай, тварь!

Его подняли, усадили на пол, снова плеснули в лицо:

— Вставай!

— Я, я всё. скажу… — выдохнул, наконец, он.

— Вот так, свинья! Вот так!

— Скажу. Не надо. не надо больше., — в полубреду повторял он и опять бессильно валился на пол.

Но его поднимали снова, правда, уже без пинков. Приставили к губам горлышко бутылки, влили воды в рот.

— Я просто показал тебе, что будет, если за тебя не соберут вовремя выкуп, — размеренно произнёс Султан, не вставая с дивана. — Если, к примеру, опоздают на один-два дня, — и, выдержав паузу, продолжил. — А знаешь, что будет, если они станут со мной торговаться долго? Знаешь?