Жизнь против смерти - [95]

— Похожа на нашу Венушку, такой же она была маленькая, верно? — прошептала мать Блажены.

— Не бойтесь нас, доченьки, не бойтесь, мы вас не обидим, — певучим, убаюкивающим улецким говором успокаивала детей Галачиха.

Но дети не понимали по-чешски. Однако они догадались по тону, что эта женщина не собирается обидеть их. Девочки начали подталкивать друг друга и перешептываться на странном языке — это не был ни польский, ни немецкий, ни русский, ни даже французский… Уж в этих-то языках узницы Равенсбрюка сумели бы разобраться. На каком же диалекте щебетала эта детвора?

— Еврейский жаргон! — догадалась Ева Казмарова.

Ах, боже, дети, дети, чужие дети! И лидицкие женщины вытащили для них свои последние корки из неприкосновенного запаса и гладили девочек, утешая их. Блажена с матерью взяли к себе ту, что пыталась удрать, и положили ее рядом с собой на соломе. Матери из Лидиц суеверно думали: вот я помогу этим ребятишкам, а кто-нибудь и моим поможет. Может, и они встретят где-нибудь добрых людей. И как всегда бывает, когда человек в опасности заботится о более слабом, женщины сами становились сильнее духом.

Бомбардировщики с ревом улетели, налет кончился; женщины и дети в переполненном сарае засыпали под отдаленный грохот орудий, который за годы войны стал уже как бы частью природы.

Едва все уснули, как кто-то зашевелился наверху, на сеновале, и соломенная труха посыпалась прямо в полуоткрытые рты спящих. «Чумичка» чуть не подавилась спросонья, пришлось ее похлопать по спине. Мать Блажены раскашлялась от пыли и долго не могла успокоиться. Опять это, конечно, Мильча! Никак не может угомониться, несмотря на нечеловеческую усталость. Обнаружив в сарае лестницу, она и другие девушки залезли под крышу, на сеновал, — там, мол, лучше выспишься, а тем, кто внизу, будет просторнее. Но едва они там устроились, как Мильча уже снова полезла вниз. Темно, как в могиле, еще свалится и сломает себе ногу, что тогда делать?

В Блажене росло чувство ответственности за всю группу, хотя никто не поручал ей этих женщин и детей. Ей нужно заботиться не только о матери, но и обо всех остальных.

Блажена ухватила за плечо Мильчу, ощупью пробиравшуюся к выходу, так же как прежде ловила убегавшую «чумичку».

— Ты куда?

— Напиться. Во дворе должен быть колодец. Пусти, я умираю от жажды! Я и вам принесу.

— По эсэсовцам соскучилась?

— Сейчас они не станут нас искать, — сказала Галачиха. — Им своя шкура дороже. Они все попрятались да с перепугу наложили в…

В этот момент кто-то с топотом промчался мимо сарая. Пуля со свистом ударила в стену… Блажена оттащила Мильчу от выхода, и они обе зарылись в солому. Спрятать голову! Совсем рядом застучали свинцовые капли опасного дождя. В кого стреляют? В них, в притаившихся хефтлингов? Едва ли! Просто где-то поблизости завязалась перестрелка, и пули щелкали по сараю. «Видно, мы на линии фронта», — подумала Блажена. В тишине, наступившей после налета, хлопали короткие, сухие выстрелы, словно кто-то щелкал орехи.

— Это ничего, — шептала Галачиха Еве, лежавшей рядом с ней под одним одеялом — свое Ева потеряла во время налета. — Не так страшно, ведь стреляют только из винтовок.

— Ты бесподобна, Галачиха, — сказала бывшая «печальная принцесса», прижалась к старой работнице и засмеялась чуть-чуть истерически.

Но перестрелка кончилась, и все заснули как убитые.

Они спали, спали и спали, и никто за ними не приходил. Наконец полуденное солнце разбудило женщин. Они очутились в покинутой крестьянской усадьбе. Ни души вокруг, ничего съестного, никакой живности. Нашелся, однако, размоченный в воде черствый хлеб, высохший сыр, проросшая картошка, кадка с заплесневевшими остатками капусты. Женщины кое-как поели и покормили детей. Девочки были страшно грязные и худые — кости да кожа. Блажена торжествующе извлекла кусок суррогатного мыла, который организовала еще в лагере во время пасхальной уборки и хотела помыть «чумичку» около колодца.

Подумать только, как испугалась девочка! Увидев мыло, она отскочила в сторону как ужаленная, взвизгнула, будто ее хотели резать, вцепилась себе в волосы и с плачем, подпрыгивая, словно бежала по колючкам, в ужасе заметалась по двору. Ее с трудом поймали. Несчастный ребенок все время в бегах, чего же удивляться? Другие девочки тоже забеспокоились.

— Видно, испугалась, что ее отправят в газовую камеру, — решила Галачиха. Мать Блажены молча кивнула, и лицо у нее словно окаменело. Она глядела вдаль, на горизонт, где дымились развалины и торчала ветряная мельница с отбитым крылом. Как-то там моя Венушка? И тут же нагнулась к «чумичке» и стала ласково уговаривать ее. Но та и слышать не хотела о мыле. Она даже не подпустила к себе Блажену и сама умылась одной водой.

ЛАГЕРЬ В ЛЕСУ

Женщины освежились у колодца, вымыли измученные ноги, постирали свое тряпье, вычесали из волос стебельки соломы и сена, потом, посовещавшись и даже поспорив — вспыльчивая Мильча сцепилась с Блаженой, — снова вместе с детьми тронулись в путь. Шли на север.

Что говорить, всем хотелось бы сделать крутой поворот, как предлагала Мильча, и идти прочь от мекленбургских озер, в сторону Берлина — Дрездена — Праги. Но разум подсказывал им, что там они натолкнутся на фронт, через который не сумеют перейти, ведь у них нет военного опыта советских девушек. Поэтому они продолжали путь в ту же сторону, куда шли все немецкие беженцы, которые направлялись в более безопасные места, на Шверин. Шоссе было снова запружено потоками беженцев, пришлось идти по полям и лесным опушкам, надо было остерегаться эсэсовцев. И куда они все вдруг подевались?