Жизнь против смерти - [77]

Началась тотальная мобилизация: нужно было лечить выбывших из строя рабов, и гитлеровцы вернули Здену в лазарет. Там она работала под началом главного врача, эсэсовца Трайте, стяжавшего мрачную известность стерилизацией цыганских девочек. Там же работал тупица Ганс, за два года получивший диплом «врача военного времени». Здена всему его обучала, и он целиком зависел от нее. Здене приходилось работать под надзором старшей сестры — злобной немки, которая неотступно следила за чешской докторшей и смертельно ее ненавидела. У старшей сестры были лесбийские наклонности, и вдобавок она еще влюбилась в Трайте и ревновала его к Зденке. Немка ненавидела стойкую и недоступную красавицу медичку за ее обширные медицинские познания, неприступность и моральную неуязвимость, которую эта чешка настойчиво вырабатывала в себе. Словом, старшая сестра была помехой тем уловкам, к которым прибегали Здена и Ганка, спасая жизнь заключенным.

Ганка, правая рука Здены, ее ассистентка и переводчица с шести языков, умела ловко заговаривать зубы. Сколько узниц она выручила своим находчивым переводом, помогая докторше! Кроме того, она артистически орудовала термометром. А это была опасная игра. Посвящена в нее была только Здена. Она и Ганка вместе прибыли из Освенцима, а кто прошел Освенцим, у того закаленные нервы.

Прибегает к Ганке Блажена из чешско-французского барака: Софи, ту перчаточницу, что тайно привезла в лагерь «Историю ВКП(б)», посылают в арбейтслагер[78]. Софи слаба, она там не выживет. Староста барака передает Здене, что надо не допустить отправки Софи, надо устроить ее в лазарет.

Легко сказать, а какую болезнь у нее найти? Ладно, посмотрим.

Пускай сейчас же скажется больной.

Софи сказалась больной, когда была уже включена в список. Ее привела надзирательница, а это сильно затрудняет дело.

Началась обычная процедура. Француженка легла на койку. Ганка поставила ей градусник. Oberschwester[79] сидела рядом за столиком, наблюдала и записывала.

Ну, температуру смастерили приличную: тридцать девять и шесть. Старшая сестра, правда, следила, как ястреб, но не догадалась, что у Ганки был не один градусник, а два. Если бы это было замечено, Зденка и Ганка тотчас вылетели бы из лазарета.

Один градусник был для общего употребления и показывал действительную температуру. Другой — для «особых случаев» — всегда показывал тридцать девять и шесть. Ганка с ловкостью фокусника подменила его, вытащив из рукава.

— На что жалуетесь?

Француженка ответила, что у нее колет в спине и болит голова.

— Нестерпимая боль в спине и в груди, — переводила Ганка. — При каждом вздохе режет, как ножом. Дышать нет сил. Просто задыхаюсь. Голова разламывается, ничего не вижу, все кружится перед глазами.

Еще бы, а как же иначе при такой температуре!

Здена поставила диагноз:

— Плеврит в тяжелой форме. Уложите ее на койку. Постельный режим.

Снова примчалась надзирательница, злая, как фурия, и заорала: француженку она не отдаст, француженка уже внесена в список — значит, не хватит одного номера, и с нее, с надзирательницы, спросят. А что она скажет? Нет, так не годится, пускай проверит главный врач.

Этого еще не хватало!

Старшая сестра с удовольствием направилась за проклятым Трайте. И все началось сначала.

— Nachmessen![80]

Ганка снова «намерила» тридцать девять и шесть.

Трайте взял пациентку за руку и вынул часы. Первое испытание. Ведь пульс должен соответствовать температуре. Софи обмерла от страха и побледнела как смерть. На счастье, с перепугу и пульс у нее участился.

— Ausziehen![81]

Сейчас произойдет катастрофа. Стоит Трайте выслушать пациентку, — и все пропало. Ведь в легких у девушки как назло никаких хрипов. Зденка смотрела на худую обнаженную спину француженки и со страхом ждала, когда Трайте приложит к ней ухо. Бывало, в школьные времена, Здена, не зная урока, «гипнотизировала» учителя, чтобы он ее не вызвал. Так же и сейчас она с предельным напряжением воли мысленно твердила ненавистному Трайте: «Ты, скот, не будешь ее выслушивать! Ты, скот, не будешь ее выслушивать! Ты, скот, не будешь ее выслушивать!»

Трайте с отвращением взглянул на девушку, напоминающую скелет, и, не притрагиваясь к ней, приказал:

— Anziehen![82]

Надзирательница вычеркнула фамилию француженки из списка. Софи, Ганка и Зденка были спасены. Но после таких случаев появляется слабость в ногах, словно человек прошел бог весть сколько километров по пути в вечность…

Старшей сестре не удавалось уличить Зденку в обманах, но она неустанно следила за ней и продолжала смертельно ненавидеть.

— Знаете, Штенка, — сказала она однажды, помахав какой-то бумагой. — Вами интересуется пражское гестапо. Wenn jemand aus dem Lager hinauskommt, Sie werden es sicher nicht sein — если кто-нибудь и выйдет из этого лагеря, то, во всяком случае, не вы.

— Das ist mir herzlich egal! — Мне это совершенно безразлично! — ответила Зденка.

Это не была поза, с помощью которой гордый человек защищается от врага. В словах Зденки была доля правды. Она свыклась с мыслью, что ее рано или поздно убьют. Так человек на свободе, зная, что он когда-нибудь умрет, не думает каждый день об этом. Он рассчитывает на жизнь, а не на смерть. У Зденки это не было покорностью судьбе, она хотела жить, жить, несмотря ни на что. И именно поэтому она не намерена была робеть перед смертью, уступить ей, подчиниться. Тот, кто сумел однажды превозмочь страх смерти, чувствует себя свободным — вот что определяло отважное поведение Зденки.