Жизнь против смерти - [76]

рабочих всех национальностей (у Сименса был настоящий Вавилон), а тот, кто не работал у Сименса и не получал посылок из дому, делился с больной из Лидиц хотя бы воскресным пайком маргарина. И мать Блажены действительно выздоровела, спаслась от газовой камеры и благополучно вернулась в барак к дочери. Какая радость! Тогда Блажена всем существом поняла, какая чудотворная сила таится в солидарности. Не одна Зденка, а весь коллектив спас мать Блажены.

Концентрационный лагерь окружала проволока, по которой был пущен смертоносный ток. Но через некоторое время Блажена, словно у нее глаза привыкли к темноте, начала распознавать другую, невидимую сеть проводов. Они не убивали, они побуждали к хорошим поступкам и мужественным подвигам; они несли надежду выжить. В эту подпольную сеть проводов включилась вся возможная антифашистская энергия. А ее источником всегда была коммунистка.

Удивительная жизнь, полная противоречий! Франция позорно предала нас в тридцать восьмом году, бросила нашу страну на растерзание нацистам и вместе со старым правительством Первой республики помогла уготовить для Блажены лидицкую судьбу. И вот из этой проклинаемой нами Франции в Равенсбрюк попала молодая перчаточница, входившая в организацию «Jeunes filles de France»[75], и первая дала Блажене в руки большевистскую библию — «Историю ВКП(б)». Француженка пронесла книгу в лагерь в крохотном подпольном издании, напоминающем форматом наши старинные шпалички[76], с маскирующим титульным листом: «Стихи Виктора Гюго».

Ева Казмарова, учительница средней школы, знающая французский язык, вкратце излагала содержание, а Блажена записывала его на узеньких полосках бумаги, на которые наматывались нитки в пошивочной мастерской, — это были буквально «мотки»[77]. Иногда в переводе оказывались пропуски. Это бывало в тех случаях, когда в мастерскую неожиданно врывалась Ворона или особенно опасный эсэсовец, недоросль Франц, и переводчице приходилось глотать записку. Над этим потом смеялись во время перерыва, если заключенные были одни. Вообще же иногда они смеялись только для того, чтобы казалось, будто они болтают глупости. Они гуляли по двору разрозненными группами, разбившись по национальностям, а Ева или Густа говорили немного громче обычного: они учили других. Регулярно на прогулках, а иногда и по воскресеньям в блоке узницы изучали «Историю ВКП(б)».

Гиммлер, властелин всех застенков в «новой Европе», был когда-то учителем математики. Но он не сумел подсчитать, что вместе с Гейдрихом основал столько же нелегальных школ коммунизма, сколько существовало концентрационных лагерей. В руки людей, принадлежавших к старым кадрам, людей стойких, как гранит, крепких духом, прекрасных, опытных политических работников, умеющих влиять на окружающих, попадали мягкие, наивные, неопытные новички. Опытные политработники помогали им и формировали их сознание. А те влюблялись в своих учителей, в благородство их деятельности и поэтому шли за ними. Нацисты загоняли в ворота между пулеметными башнями узников несознательных, как жертвенные ягнята, а в лагере узники становились сознательными бойцами. Как ни удивительно, но в Равенсбрюке горизонт Блажены стал шире, хотя она жила за высокой стеной. Она видела гораздо больше, чем в Лидице, где ее, хотя она и была на свободе, связывали мелкие домашние заботы. Из деревенской «соседки» она превратилась в товарища, и ей стал интересен весь мир! И когда-нибудь она станет его переделывать. Да, станет! Чтобы не было больше фашизма и войн!

СОЛНЦЕ ЛАГЕРЯ

Доктора Зденку, обритую наголо, с громадными глазами человека, перенесшего сыпной тиф, перевели в концлагерь Равенсбрюк из Освенцима. Впервые появившись в Равенсбрюке, она сказала другим заключенным:

— Это же не лагерь, девочки, это санаторий!

В Биркенау узниц гоняли на разборку развалин — три часа ходьбы туда и обратно — и заставляли на обратном пути нести по кирпичу в каждой руке. Это была совершенно бесцельная работа, сизифов труд, который убивает своей бессмысленностью не только тело, но и душу человека. Узницы ходили в деревянных голландских башмаках. Зденка не привыкла к такой обуви, на ногах у нее образовались большие кровавые мозоли, причинявшие адскую боль. Известно, что повреждения наружных тканей всегда болезненнее внутренних. Но, вернувшись в лагерь, нужно было пройти бодрым шагом сквозь строй эсэсовцев. Зденка всем своим существом сознавала: хромать нельзя, я должна выжить! Превозмогая нестерпимую боль, она пробегала мимо эсэсовцев, которые стояли наготове, держа в руках палки с загнутым концом. Этим крюком они зацепляли и выволакивали узниц, которые хромали или вообще выглядели слишком усталыми после работы. Таких сразу же отправляли в газовую камеру.

Девушки, однако, сговорились ни за что не идти в газовую камеру. Они поднимут восстание! Это, наверно, звучит смешно в их беспомощном положении. Ясно, что живыми они после этого не останутся, эсэсовцы их перестреляют. Но лучше пасть в неравном бою, чем дать задушить себя газом.

Когда транспорт проезжал через Берлин, женщины стали друг другу на плечи, устроили живую лестницу, чтобы та, которая взобралась наверх, могла выглянуть из вагона и описать остальным развалины ненавистного города. Каково же было их разочарование — Берлин был цел. А они еще в 1942 году вообразили, что он разрушен бомбами.