Жизнь против смерти - [109]
Ондржей покачал головой.
— Нету, — коротко ответил он. — У меня миллионы товарищей, в нашей роте и батальоне мы одна семья, но лично я одинок, совсем одинок.
Странное смущение мешало ему заговорить о погибшей Кето. Он не сумел бы объяснить Лидке, как горячо любит Кето… да и зачем объяснять? Это ни к чему, и было бы даже неделикатно по отношению к Лидке. Ему казалось нестерпимо мучительным рассказывать о смерти Кето. О больших несчастьях не говорят.
К столу вместе с Гаеком подошел Францек, все еще полный ораторского оживления. Обняв Ондржея за плечи, он наклонился к нему.
— Ну что, — сказал он, — не говорил ли я тебе когда-то, что Улы станут нашими? И разговор этот, собственно, был не так уж давно.
— Нет, ты тогда сказал иначе, — поправил его Ондржей, отличавшийся превосходной памятью. — Дело было так. Вы надо мной смеялись, что я работаю как вол, а я тебе сказал, — и страшно этого стеснялся! — что я люблю работу. А ты в ответ: «Эх, братец, и я бы ее любил, кабы все это было наше».
— А теперь и я буду ее любить, — сказал Францек. — Повешу ружье на гвоздик… и снова пойду в цех. Там настоящая жизнь, там все кипит. А ты, Ондра, когда отвоюешься, возвращайся к нам в Улы. Ладно? Обязательно! Ты нам тут нужен до зарезу. Что скажешь, Гаек? Мы знаем, что ты умеешь работать. А политические взгляды, — поддразнил друга Францек, — ты тоже, кажется, немного изменил с тех пор, как горячо вступался за Казмара.
Ондржей громко рассмеялся.
— Ну и глуп же я тогда был! — сам удивился он. — Сейчас даже представить себе не могу, честное слово! Уж не знаю, Францек, как и благодарить тебя за то, что ты мне тогда помог уехать в Советский Союз.
— Не благодари, а то сегодня из-за сплошных благодарностей мы не успеем поговорить о деле. Лучше обещай мне, что после войны сядешь в первый же поезд на Улы и…
— Нет, не обещаю! — шутливо возразил Ондржей. — А что, если я вдруг приеду сюда автобусом? А как ко всему этому относится вдова Казмара? Что с ней вообще сталось?
— Она в Лондоне, — сказала Лидка.
— Лондон нам еще будет ставить палки в колеса, ребята, поверьте мне, стреляному воробью. Не хочу сейчас распространяться, но у нас на этот счет уже есть кое-какой опыт.
Францек нахмурился.
— Так вот что, Ондра, — сказал он уже недовольно и с упреком, — ты не уклоняйся от ответа, не ломайся и не строй из себя примадонну… Скажи прямо, приедешь?
— Если буду жив, приеду! — весело воскликнул Ондржей и пожал руку Францеку, Гаеку и Лиде.
Ондржей был очень рад, что его так зовут в Улы. Когда хорошие люди говорят тебе, что ты нужен дома, это очень, очень воодушевляет…
КОГДА ЖЕ ЭТО НАЧНЕТСЯ?
В конце апреля в Праге распространилась весть, что Красная Армия уже вступила в Брно. Однажды днем Станислав Гамза ехал в переполненном трамвае. Несмотря на давку, пассажиры не ворчали и не ссорились, весь вагон был в радужном настроении. На исхудавших лицах играла улыбка, которая говорила: «Братислава и Брно наши, очередь за Прагой». «Двойка» остановилась на углу Спаленой улицы и Национального проспекта. Прижатый на площадке Станя увидел в окно, что на Перштине столпились прохожие. Гестаповец вел какого-то человека. Арестованный вдруг вырвался и побежал к трамваю. Гестаповец выхватил револьвер.
— Беги, не бойся, — раздались голоса, и беглец, несмотря на то что на подножках трамвая гроздьями висели люди, с невероятной быстротой оказался в битком набитом вагоне. Несколько рук подхватило его и втянуло на площадку, Станя тотчас же втолкнул его внутрь, плотная масса людей в вагоне расступилась, приняла беглеца, снова сомкнулась, и трамвай уехал…
На следующий день Барборка вернулась с рынка взбудораженная.
— Принесла вам все деньги обратно! — воскликнула она и вывернула наизнанку перед Неллой свою потертую, видавшую виды рыночную сумку. Кредитки посыпались, как бумажный хлам, тусклые протекторатные кроны покатились по столу. Одна монета упала на пол, но бережливая Барборка впервые в жизни не нагнулась за нею. — Не берут немецких денег, — объявила она. — Лавочник сказал: «Оставьте этот хлам себе, какой от него толк. Подождем, пока опять будут чешские кроны».
— Это хороший признак, Барборка!
— Я и сама вижу, что у них все пошло прахом, — отрезала Барборка. — Но на какие же деньги мы хлеб покупать будем, хотела бы я знать, — озабоченно продолжала она.
— Подумаешь! — пренебрежительно заметил Митя. — Денек можно посидеть и без хлеба.
Барборка подбоченилась.
— Уж ты-то молчи, болтун! Коли не будет хлеба, ты всех нас съешь с потрохами!
Митя рос как на дрожжах, он уже перерос Неллу. Просто беда с его волчьим аппетитом. Сколько раз бабушке приходилось, сославшись на боли в желудке, ничего не есть, лишь бы с грехом пополам накормить Митю.
Прага была полна слухов. Франк, говорят, послал генерала Клецанду и министра протекторатного правительства Грубого куда-то в Мюнхен вести переговоры с американским штабом. Каждую минуту может быть провозглашена независимая Чехия. Нет, нет, Ружена, это не бабьи сплетни, а истинная правда. Это известие не с потолка, оно получено Хойзлером из надежного источника, прямо из Чернинского дворца (Хойзлер был юрисконсультом у некоторых видных особ).
