Жизнь после жизни - [126]
Масляно-желтое, не по сезону, солнце всеми силами пыталось пробиться сквозь плотные бархатные шторы. «О солнце, глупый, старый хлопотун, / Зачем ты ежедневно по утрам, / Раздвинув шторы, в окна лезешь к нам?»>{167} — вспомнилось ей. Будь у нее возможность перенестись в прошлое и найти там возлюбленного, им стал бы Донн. Не Китс, нет — она ведь знала, что тот умер молодым, это окрашивало бы жизнь в мрачные тона. В том-то и загвоздка путешествий во времени (помимо их невозможности): ты всегда остаешься Кассандрой, сеющей вокруг себя обреченность своими пророчествами. Как ни сурова эта истина, но единственно возможное направление движения — вперед.
Урсула слышала, как за окном щебечет птица, хотя уже был ноябрь. Наверное, война стала проклятьем не только для людей, но и для птиц. Как они выносили бомбежки? Множество птах погибло, думала она, — их бедные сердечки разрывались от грохота, а крошечные легкие — от взрывной волны. Наверное, они падали с неба невесомыми камешками.
— Ты, похоже, задумалась, — сказал Фред Смит. Подложив согнутую руку под голову, он затягивался сигаретой.
— А ты, похоже, чувствуешь себя как дома, — сказала она.
— Это верно, — усмехнулся он, наклонился к ней и, обняв за талию, поцеловал в затылок.
Они оба были черны от грязи, как будто всю ночь рубили уголь. Урсула вспомнила, как ее облепила сажа в тот вечер, когда она ехала с ним на паровозе. В тот вечер, когда в последний раз видела Хью живым.
Горячей воды — да и холодной тоже, равно как и электричества, — на Мелбери-роуд не было: все коммуникации отключили на время отсутствия хозяйки. В потемках они забрались под чехол и уснули мертвецким сном на голом матрасе Иззи. Через несколько часов оба одновременно открыли глаза и потянулись друг к другу. Такая страсть (а если честно — похоть) бывает, скорее всего, у тех, кто пережил бедствие — или ожидает бедствия: свободная от всяких условностей, то необузданная, то странно мягкая и бережная. С привкусом грусти. Она разбередила ей душу, развела в разные стороны ум и тело, как соната Баха, исполненная на том импровизированном концерте. Урсула безуспешно пыталась вспомнить еще одну строчку из Марвелла — из «Разговора между душой и телом»? — что-то про оковы костей, про наручники,>{168} как-то так. Наверное, на голом (во всех смыслах) матрасе, где было так много нежной кожи и плоти, этот стих прозвучал бы излишне резко.
— Я вспомнила Донна, — сказала она. — Знаешь, вот это: «О солнце, глупый, старый хлопотун».
Нет, заключила она, Фред явно не знал.
— Ну? — равнодушно сказал он. На самом деле, более чем равнодушно.
Застав ее врасплох, нахлынули непрошеные воспоминания о серых призраках в подвале, о детском тельце, которое она придавила коленом. Потом она вмиг очутилась где-то еще, не в подвале на Аргайл-роуд, не в спальне Иззи, а в каком-то чистилище. И падала, падала…
— Сигаретку? — предложил Фред Смит.
Он прикурил новую сигарету от своей и протянул Урсуле. Она взяла и сказала:
— Я, вообще-то, не курю.
— А я, вообще-то, не снимаю чужих женщин, чтобы трахаться с ними в шикарных хоромах.
— О, все по Лоуренсу.>{169} Между прочим, я тебе не чужая, мы, можно сказать, знакомы с детства.
— Но не в таком смысле.
— Смею надеяться, что не в таком. — Она уже начала слегка раздражаться. — Могу предложить тебе на завтрак изысканные вина. Ничего другого, к сожалению, нет.
Он посмотрел на часы:
— Завтрак мы проспали. Сейчас пятнадцать ноль-ноль.
Собака открыла носом дверь, протопала по голым половицам, запрыгнула на кровать и пристально поглядела на Урсулу.
— Бедненькая, — сказала Урсула. — Изголодалась.
— Фред Смит? И каков он? Рассказывай!
— Он меня разочаровал.
— То есть? В постели?
— Господи, не о том речь. Я никогда… чтобы вот так, понимаешь. Наверное, я ожидала чего-то более романтичного. Нет, это неправильное слово, пошлое. Может, «задушевного».
— Сверхъестественного? — подсказала Милли.
— Да, пожалуй. Я искала сверхъестественного.
— По-моему, сверхъестественное само тебя ищет и находит. Бедняга Фред не может тебе соответствовать.
— Я создала себе его образ, — сказала Урсула, — но образ — это одно, а он сам — совсем другое. Возможно, я хотела влюбиться.
— А вместо этого получила отличный секс. Ах, какое несчастье!
— Ты права, сверхъестественного ожидать нечестно. Боже, как я перед ним заносилась, кошмар. Цитировала Донна. Как по-твоему, это во мне говорит снобизм?
— Еще какой. Из всех щелей прет, — весело подтвердила Милли. — Сигареты, секс, бомбы и еще бог весть что. Приготовить тебе ванну?
— Ой, пожалуйста, буду счастлива.
— Да, кстати, — сказала Милли, — можешь взять с собой в ванну эту грязную псину. От нее воняет так, что не продохнуть. А так — супер-дупер. — Она попыталась (безуспешно) изобразить американский акцент.
Урсула вздохнула и потянулась:
— Ты знаешь, я серьезно, совершенно серьезно устала ходить под бомбами.
— Войне пока что конца не видно, — сказала Милли.
