Жизнь после жизни - [119]

— Я подумала, он там заснул, — сказала Сильви. — Потому и не подходила. Врач установил, это был сердечный приступ.

— Он выглядел умиротворенным, — поведала Урсуле Иззи. — Словно не возражал против своего ухода.

Урсула считала, что он очень даже возражал, но промолчала, чтобы еще больше не расстраивать их обеих.

С матерью Урсула почти не разговаривала. У Сильви все время был такой вид, будто ей не терпелось выйти из комнаты.

— Не могу успокоиться, — говорила она, кутаясь в старый вязаный кардиган Хью. — Мне холодно, — повторяла Сильви, будто в шоке. — Мне очень холодно.

Мисс Вулф наверняка подсказала бы, что с ней делать. Может, напоить горячим сладким чаем, сказать слова утешения, но ни Урсула, ни Иззи не горели желанием предложить ей одно или другое. В душе Урсула понимала, что мстительность их не красит, но им было трудно справиться даже со своей скорбью.

— Я у нее немного поживу, — сказала Иззи; Урсула подумала, что это очень плохая затея, — вероятно, Иззи просто хотела пересидеть бомбежки.

— Вам бы продовольственные карточки получить, — проворчала Бриджет. — Объедаете нас почем зря.

Бриджет безутешно горевала по Хью. Урсула застала ее в чулане, всю в слезах, и сказала: «Мои соболезнования», как будто это Бриджет, а не она сама понесла утрату. Бриджет решительно утерла слезы фартуком и сказала:

— Пойду я, надо чай подавать.

Урсула задержалась в Лисьей Поляне только на два дня и почти все время занималась тем, что помогала Бриджет разбирать вещи Хью.

(«Я не могу, — говорила Сильви, — я просто не в состоянии». — «Я тоже», — вторила ей Иззи. «Значит, ты да я», — сказала Урсуле Бриджет.) Одежда Хью была такой жизненной, что невозможно было поверить в ее теперешнюю ненужность. Достав из шкафа костюм, Урсула приложила его к себе. Если бы Бриджет не забрала его со словами: «Костюм добротный, еще кому-нибудь сгодится», она заползла бы с ним шкаф и заперлась там навечно. Слава богу, Бриджет не давала воли чувствам. Можно было только восхищаться таким мужеством перед лицом трагедии. Хью наверняка бы ее похвалил.

Вещи упаковали в оберточную бумагу, перевязали бечевкой и отдали молочнику, который на своей тележке отвез их в Женскую королевскую добровольческую службу.

Горе сделало Иззи совершенно беспомощной. Она слонялась по пятам за Урсулой и терзалась воспоминаниями о Хью. Впрочем, каждая из них сейчас бередила себе душу, подумала Урсула, ведь примириться с его смертью невозможно, потому-то все и пытались воссоздать для себя его образ, а Иззи — больше всех.

— Никак не могу вспомнить, что он мне сказал при нашем последнем разговоре, — не унималась она. — И что я ему ответила.

— Это ничего не изменит, — устало выговорила Урсула.

В конце-то концов, чья утрата тяжелее, сестры или дочери? Но тут она подумала о Тедди.

Урсула попыталась вспомнить ее собственные последние слова, обращенные к отцу. Небрежно брошенное «До встречи», решила она. Последняя насмешка судьбы.

— Нам не дано знать, который раз — последний.

Эта банальность, адресованная Иззи, резанула даже ее собственный слух. Урсула, видевшая так много людского горя, окаменела сердцем. Если не считать того единственного момента, когда она держала в руках отцовский костюм (глупо, но она про себя называла тот случай «гардеробный миг»), Урсула задвинула мысли о смерти Хью в укромный уголок памяти, чтобы извлечь их оттуда, когда придет время. Может, когда выговорятся все остальные.

— Понимаешь, дело в том… — начала Иззи.

— Не надо, пожалуйста, — перебила Урсула. — У меня голова раскалывается.

Иззи забрела следом за ней в курятник: Урсула собирала яйца. Несушки истошно кудахтали — как видно, соскучились по заботам Сильви, Матушки Клуши.

— Дело в том, — не сдавалась Иззи, — что я должна тебе кое-что рассказать.

— Да? — Вниманием Урсулы завладела особенно усердная несушка.

— У меня есть ребенок.

— Что?!

— Я — мать, — сказала Иззи, не пожелав или не сумев скрыть излишний драматизм.

— Что?!

— Я родила. — Голос у Иззи дрогнул.

— Родила? В Калифорнии?

— Да нет же, — посмеялась Иззи. — Это давняя история. Я сама была ребенком. Мне тогда исполнилось шестнадцать. Рожала я в Германии — меня, как ты понимаешь, с позором отправили за границу. Это был мальчик.

— В Германии? Его отдали на усыновление?

— Можно и так сказать. Скорее, сбыли с рук. Этим занимайся Хью — не сомневаюсь, что он выбрал приличных людей. Но при этом ребенок сделался заложником случая. Бедняга Хью в то время был тверд как кремень, а наша матушка оставалась в стороне. Но главное вот что: он единственный знал фамилию той семьи, место жительства и все такое.

Куры подняли оглушительный гвалт, и Урсула предложила:

— Давай отсюда выйдем.

— Я всегда думала, — взяв Урсулу под руку, Иззи повела ее в сторону лужайки, — что в один прекрасный день наберусь храбрости и спрошу, что стало с ребенком, а потом, вероятно, сумею его разыскать. Моего сына, — добавила она, словно впервые примеряясь к этим словам.

У нее потекли слезы. На этот раз ее чувства, казалось, шли от сердца.

— А теперь Хью не стало, и я никогда не смогу отыскать моего малыша. Он, конечно, уже не малыш, он твой ровесник.