Жизнь по вертикали - [9]

...Я жила в общежитии, а у нас было очень много иностранцев. Вместе с нами на курсе учились трое индонезийцев, и они привозили какие-то вещи, и мы иногда покупали у них красивые платья. А так как я в свое время работала в Доме моделей в Таллинне, то обратилась за помощью в Таллиннский дом моде­лей, и мне прислали два прекрасных вечерних платья. Так что у меня был хоть какой-то багаж. У нас в делегации, состоявшей из отечественных киномэтров, было две девушки. Возглавлял ее Сергей Аполлинарьевич Герасимов, а в состав вошли Владимир Александрович Познер, Райзман, Чухрай, Кулиджанов, Ростоц­кий, которые не первый раз поехали за границу. А мы, я и Инна Гулая, попали впервые. У нее, в отличие от меня, имелась только пара ситцевых платьев, и все. И когда нас встретила Надежда Петровна Леже, то сразу же взяла нас под свое крыло (жена художника Леже, она сама русская, из Рязани, тоже художница), потому что, когда она нас увидела, то сказала: как же так, у Инны ничего нет, надо Инне купить платье. Я так расстроилась, подумав: ну зачем я взяла с собой вечерние платья, лучше бы у меня тоже ничего не было. Но Надежда Петровна мне тоже купила платье. Богатая женщина, у нее имелось, по-моему, шесть машин, одну из которых Надежда Петровна предоставила нашей делегации. А нам с Инной она подарила по платью. Ей — красное, яркое, с великолепным капроновым шарфом (тогда капрон только-только входил в моду). А мне — маленькое, в стиле Коко Шанель, только не черное, а голубое, кружев­ное, на бледно-голубом шелке. Очень красивое!

И вот в мой первый выезд за границу произошел конфуз, который мог мне стоить всей карьеры. Тогда в моде был твист, а у нас много ребят из Фран­ции учились, и один из них мне говорит: «Лариса, ты едешь в Париж, а твист умеешь танцевать?» Я ответила, что не умею, а он: «Представляешь, а вдруг тебя там пригласят танцевать? Давай я тебя научу». И он меня научил. И меня действительно пригласили. За мной ходил один американский журналист, который все время просил, чтобы я станцевала твист, почему-то на столе и в русских панталонах. Я никак не могла понять, при чем тут русские панталоны. Я сказала, что не танцую твист, тем более на столе. И все-таки, когда был прием, который устраивала наша делегация, он ко мне подлетел и пригласил танцевать. А я прижалась к стенке и говорю: я не пойду. А Сергей Аполлинарье­вич говорит: Лариса, иди и танцуй. Ия пошла и стала танцевать. Потом этот журналист исчез, и тут же появился какой-то латиноамериканец, который начал со мной танцевать. Все вокруг остановились, и этот американский жур­налист начал снимать. А потом мои фотографии появились в Paris Match, где было написано «Сладкая жизнь советской студентки». Хотя там приличные фотографии, ничего особенного. А когда мы вернулись в Советский Союз, то журнал тут же положили на стол Екатерине Фурцевой. А следующая поезд­ка сразу должна была проходить в Карловых Варах. И наш фильм «На семи ветрах» должен был быть там представлен. Приходит Станислав Ростоцкий и видит список делегации, где Лужина вычеркнута жирной красной чертой. Он спросил у Фурцевой, почему не едет героиня фильма. «Она себя плохо вела во Франции, ей вообще нечего там делать больше», — ответила она. Если бы за меня не заступился Сергей Аполлинарьевич, который пришел и сказал, что это он виноват в «танцевальном инциденте», а также Григорий Чухрай, и Ростоц­кий... Меня в состав делегации включили. Благодаря этому я побывала и в Осло, и в Иране. Видимо, министру надоело выслушивать просителей, и она сказала: пусть едет куда хочет».

Сергей Аполлинарьевич считал Ларису Лужину актрисой театральной и поэтому договорился на ее прослушивание во МХАТе, но тут ее включают в делегацию, которая должна принимать участие в фестивале в Каннах. Она не смогла устоять. Канны! «.а теперь жалею, может быть, это был бы очеред­ной подарок судьбы, а я им, увы, не воспользовалась. А мне так нравится стоять на сцене, чувствовать живое дыхание зала, держать зрителя в напряжении...»

Но... побывать на красной дорожке мечта всех актрис и актеров! Триумф славы и признания!

«...Вот насчет того, когда мы были в Каннах. В то время нам вообще не разрешали ни с кем общаться. Нам сказали: из номера одним никуда не выхо­дить. Герасимов, когда они уезжали, допустим, на встречу с Антониони, нас с собой не брал, решив, что мы еще девчонки, ничего в этом не понимаем. Они сами ехали, а нас оставляли в номере. Правда, однажды, нас взял в гости режис­сер Лев Кулиджанов к Марку Шагалу! Тот жил неподалеку от Канн, в городке Ванс. Жена его ушла по делам, и мы остались с Шагалом одни. У него были яркие голубые глаза и совершенно седые волосы. Мы долго разговаривали. Я запом­нила одну историю, которую он рассказал. Как к нему в гости заходил немец, служивший во время войны в люфтваффе летчиком. Этот человек восхищался Шагалом как художником. Так вот, он не нашел ничего лучшего, чем принести в подарок Марку Захаровичу фотографию, которую сам снял с самолета, — раз­рушенный бомбами Витебск. А надо знать, как Шагал любил свой родной город и всю жизнь мечтал туда вернуться! На прощание художник подарил мне свой рисунок с автографом. Вот только в Москве я этот рисунок передарила — Алек­сандру Галичу. Вообще-то, я собиралась привезти Галичу из Парижа пепель­ницу — красивую, медную, которую можно класть на подлокотник кресла. Но когда я узнала, что Саша в больнице после инфаркта, мне захотелось прибавить к подарку что-то еще. И я отдала ему рисунок Марка Шагала. Наверное, сейчас я бы так не сделала. Но в те времена все виделось иначе. Ну подумаешь — Шагал и Шагал, зато Галич будет рад... Еще я там познакомилась с Робером Оссейном. Помню, в холле гостиницы подходит ко мне мужчина и говорит по-русски: «При­вет, мамочка!» Его лицо мне показалось знакомым, и я начала гадать, кто же это, пока не вспомнила, что видела его фотографию дома у Жанны Болотовой. Портрет, вырезанный из журнала «Советский экран», висел у нее на стене, потому что Жанна была влюблена в этого актера — Робера Оссейна (вскоре он сыграет Жоффрея де Пейрака в «Анжелике, маркизе ангелов»). Русский Робер знал с детства, а «мамочками» почему-то называл всех женщин. И вот он меня спрашивает: «Русская?» — «Русская». Пару минут поговорили, после чего Робер заявляет: «Пойдем ко мне в номер». Я, конечно, отказалась. Он уговаривает: «А чего ты боишься? Я же не буду на тебя кидаться, просто поцелую...» Кое-как отделавшись от него, я подошла к Станиславу Ростоцкому и все рассказала, и тот за меня вступился: «Робер, это моя артистка, что ты к ней пристаешь?» А он в то время был мужем Марины Влади! Познакомилась с Натали Вуд и Моникой Витти. Но мы с ними особо не общались, к сожалению. Время такое было, нельзя было общаться. Иначе вообще бы никуда не выехала».