Жизнь по-американски - [263]

Этим же вечером сенат одобрил две мои кандидатуры в Верховный суд — Ренкуиста и Скалиа".

На следующий день Джордж Шульц привез советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе в Белый дом для передачи ответа Горбачева на мое письмо. Когда Шеварднадзе вошел в Овальный кабинет, он обнаружил, что у него нет с собой письма. По ошибке он оставил его в советском посольстве. Несколько сопровождающих его агентов КГБ сразу же уехали за письмом, а когда вернулись через полчаса, попытались пройти в Овальный кабинет. Охранники из моей секретной службы заявили: "Ни в коем случае. Мы не позволим агентам КГБ входить в Овальный кабинет". Те выразили протест. Наконец после длительной перебранки (о чем я узнал позже) они пришли к компромиссу: советский переводчик подошел к двери Овального кабинета и там сотрудник КГБ передал ему письмо. Переводчик отдал его Шеварднадзе, а тот вручил его мне.

Пока ожидали письма, Шеварднадзе рассказал мне основное содержание послания Горбачева. Тот хотел встретиться со мной уже в следующем месяце в Лондоне или в Исландии и выяснить, не можем ли мы ускорить процесс ограничения вооружений до нашей встречи в Вашингтоне. После этой беседы я записал в дневнике:

"Я выбрал Исландию. Эта встреча будет предварять встречу в верхах. Я на это согласен, но ясно дал понять, что мы хотим, чтобы Данилофф был возвращен нам до того, как состоится встреча. Я объяснил советскому министру, что очень сержусь и осуждаю обвинения Данилоффа в шпионаже после того, как лично поручился за него. Я вкратце просветил его о различиях между нашими системами и сказал ему, что им не понять то значение, которое мы придаем отдельной личности, поскольку у них отсутствуют подобные понятия. Мне понравилось мое раздраженное состояние".

Помимо приглашения на незапланированную встречу Горбачев в своем письме отмечал, что ему малоинтересна инициатива в контроле над вооружениями, чему мы уделили так много времени и усилий в июле. Вот выдержки из его письма:

"После получения Вашего послания от 25 июля 1986 г., которое было внимательно рассмотрено, произошли некоторые события и инциденты негативного плана. Это лишнее свидетельство того, сколь чувствительны отношения между СССР и США и как важно высшему руководству двух стран постоянно держать их в поле зрения, оказывать стабилизирующее воздействие всякий раз, когда амплитуда их колебаний приобретает угрожающий характер.

К подобным случаям — а они бывали ранее, и, видимо, от них никто не застрахован впредь — относится дело Захарова и Данилоффа. Оно требует спокойного разбирательства, расследования и поиска взаимоприемлемых решений. Однако американская сторона незаслуженно драматизировала этот инцидент. Против нашей страны была развернута массированная кампания враждебности, которая поднята на уровень руководства администрации и конгресса США. Будто специально искали предлог, чтобы ухудшить советско-американские отношения, усилить напряженность.

Вот и возникает вопрос: а как же быть с атмосферой, столь необходимой для нормального хода переговоров и, конечно, для подготовки и проведения встречи на высшем уровне?

Советский Союз за период после Женевы много делает, чтобы атмосфера эта была благоприятной и чтобы переговоры обеспечили практическую подготовку к нашей с Вами новой встрече.

По основным вопросам ограничения и сокращения вооружений — ядерных, химических, обычных — нами предприняты интенсивные усилия в поисках конкретных развязок с целью кардинального понижения уровня военного противостояния в условиях равнозначной безопасности.

Однако в духе той откровенности, которая начала складываться в нашем с Вами диалоге, господин Президент, должен Вам сказать, что общий характер действий США в международных делах, позиции, которые их представители отстаивают на переговорах и консультациях, то, что содержится в Вашем послании, — наводят на очень серьезные, тревожные мысли.

Приходится констатировать, что, по существу, так и не началась реализация договоренностей, достигнутых нами в Женеве, об улучшении советско-американских отношений, ускорении переговоров по ядерным и космическим вооружениям, об отказе от стремления к военному превосходству… Мнения о причинах такого хода дел излагались нами в переписке и публично, и я со своей стороны не хочу здесь повторять нашу оценку ситуации.

Напрашивается прежде всего вывод: а готово ли вообще и хочет ли на деле американское руководство искать соглашений, которые вели бы к прекращению гонки вооружений, к реальному разоружению. Ведь это факт, что до сих пор мы ни на дюйм не приблизились, несмотря на энергичные усилия Советской Стороны, к договоренности о сокращении вооружений.

Изучив Ваше письмо, изложенные в нем предложения, я задумался, куда же они ведут с точки зрения поиска развязок.

Первое. Вы предлагаете нам согласиться с тем, чтобы Договор по ПРО просуществовал еще 5–7 лет. Тем временем осуществлялись бы работы, которые бы его разрушали. Получается не продвижение вперед, а осложнение даже того, что было раньше.

Мы предложили, чтобы любые работы в области противоракетных систем ограничивались пределами лабораторий. А нам в ответ оправдывают разработку космического оружия и его испытания на полигонах, заранее провозглашают намерение через 5–7 лет начать развертывание широкомасштабных систем ПРО и тем самым перечеркнуть Договор. При этом прекрасно понимают, что мы на это не согласимся. Мы видим здесь обходный канал к получению военного превосходства.