Жизнь - Отечеству, честь - никому! - [4]

В 19 лет мама вышла замуж за Григория Кирилловича Чауса - моего бу­дущего отца. У деда, Кирилла Ивановича, тоже была большая семья - четыре дочки и три сына, отец - средний. Жили они в деревне Кашевичи тогдашнего Капаткевичского района, в тридцати километрах от Паречья. Отец часто бывал там по своим делам. Однажды увидел мою будущую маму, познакомился. Вско­ре они поженились.

Отец был добрым и отзывчивым человеком, не чурался любой работы. Всегда старался помочь своим близким. За это его любили братья и сестры, тоже помогали ему - это была настоящая, действительно дружная семья.

Когда родители поженились, дед Кирилл выхлопотал для молодой семьи у местных властей небольшой участок заросшей кустарником земли недалеко от деревни Старина. «Теперь у вас есть свой кусок земли, - сказал он, - все в ваших руках. Работайте...»

Родители старались быстрее освоить землю и построить дом. Трудились от зари до зари, не покладая рук. Мама очень уставала, и, видимо, перенапря­глась от тяжелого труда. Двое мальчиков-первенцев умерли, и только третий, Иван, родившийся в 1924 году, остался жить. Потом появились на свет две де­вочки: в 1927-м - Оля, в 1928-м - Нина. В 1935 году мама родила тройню - трех девочек. Две из них сразу умерли, осталась только Аня.

Детей мама рожала дома, в больницу ехать было далеко и накладно. Все вопросы, связанные с родами, решала в силу своей «квалификации» деревен­ская повитуха бабушка Соня, однако я родился уже в больнице. Дата моего рож­дения, как записано в метрике, 7 января 1939 года. Все, наверное, говорили, что это хорошо - я родился на Рождество Христово, хотя такого праздника в те времена как бы не существовало. Однако в народной традиции и вере во Все­вышнего он все равно оставался...

Мое рождение совпало, как рассказывала мама, с началом ликвидации в на­шем районе хуторов. Мы жили в ста метрах от деревни Старина и надеялись, что нас это не коснется. Однако местные колхозные активисты решили иначе. Пришли осенним утром и, несмотря на мамины мольбы подождать отца, который работал по разнарядке в Мозыре, развалили печь и снесли крышу дома. Так мы, мама и пятеро детей, в преддверии зимы вынуждены были жить в сарае. Пищу готовили на костре, обогревались, как могли. Вскоре вернулся отец и с помощью родственников перевез нехитрое жилье на указанное активистами место.

Пяти суток, что ему были даны на обустройство, конечно, не хватило. Он опоздал на работу и по законам того времени подлежал суду. Мама каким-то об­разом узнала, когда будет процесс, и вместе с четырехлетней Аней отправилась в Капаткевичи. Когда отца ввели в зал суда, дочка взобралась к нему на руки и так сидела все время, чем, видимо, разжалобила судью. Ему дали три года условно.

В колхоз в связи с этими печальными событиями родители так и не всту­пили. Достроив дом и кое-как освоив землю, отец продолжал ездить на зара­ботки, а мама дома управлялась с хозяйством, растила детей. Мы, и старшие, и младшие, понимали трудности жизни и старались, как могли, помогать ей. Отец, когда приезжал с заработков, хвалил нас за усердие и старание, угощал небогатыми гостинцами.

Но эта с такими трудами налаживавшаяся жизнь оборвалась 22 июня 1941 года... Война грянула для всех неожиданно. Взрослые говорили, что Красная Армия должна скоро дать сокрушительный отпор захватчикам — так писали га­зеты. Отец, как и многие мужчины, хотел идти воевать, но он уже давно и по возрасту, и по состоянию здоровья был комиссован и призыву в армию не под­лежал.

Немцы на мотоциклах появились на околице деревни внезапно, миновали ее и двинулись в клубах пыли дальше. И для всех нас жизнь сразу разделилась на «до» и «после войны». Оккупанты спустя всего несколько дней начали на­саждать так называемый «новый немецкий порядок» - Neue Ordnung. Хотя все пока продолжали жить прежним укладом, обстановка в деревне круто менялась, как только наезжали немцы. Оккупанты собирали сельчан, вводили непомер­ные требования и грабительские продразверстки, ставили задачи назначенному ими старосте и так называемому активу: нашлись доморощенные прихвостни- предатели, которых люди презрительно называли «бобиками». Некоторые были из местных. Они доносили на односельчан, всячески помогая фашистам. Вы­таращив от рвения глаза, шныряли по селам и были готовы выполнить любой, самый бесчеловечный приказ немцев.

После каждого грабежа оккупанты требовали у сельчан выделить под­воды, чтобы вывезти «трофеи», главным образом свиней, курей, «млеко» и «яйки», теплую одежду. Однажды, когда очередь дошла до нас, отец притворил­ся больным тифом, а этой болезни немцы очень боялись. На самом деле он про­студился и лежал с высокой температурой. И кто-то из деревенских, стремясь выслужиться, донес немцам, что отец только притворяется тифозным. Что тут началось! Отца зверски избили, потом вытащили на улицу, хотели расстрелять. Мама с маленькой Аней на руках загородила его, немец ударил ее прикладом в грудь, выстрелил вверх, а потом навел автомат на отца. Тот, больной и избитый, пошатываясь, был вынужден пойти запрягать лошадь.