Жизнь охотника за ископаемыми - [53]
Изучая эти замечательные остистые отростки, из которых многие, близ середины тела, были девяносто сантиметров длины, с боковыми отростками, перемежающимися или противоположными, я инстинктивно назвал это существо «пресмыкающимся с лестницеобразными спинными отростками». Я не могу себе представить, как профессор Коп мог вообразить, что эти отростки хоть сколько-нибудь походили на мачту и реи корабля, и что между ними была натянута тонкая перепонка, которая задерживала ветер и действовала как парус. Позднейшие открытия показали, что это животное было обитателем суши. Изображение превосходной реставрации наозавра, сделанной профессором Осборном, приведено на рисунке 26 b.
Как я уже сказал, вытащить скелет было задачей трудной и отняло много времени, так как он состоял из тысячи обломков. Если бы я выкопал их кучей, как выкапывают картофель, никто никогда не имел бы терпения снова собрать их вместе. Поэтому я разделил позвонки на секции, завертывая по пятьдесят обломков вместе и нумеруя каждый позвонок и каждый пакет отдельно. Таким образом, когда коллекцию начали разбирать и составлять скелет, можно было собрать сначала каждую секцию порознь, а потом соединить их.
Состояние раздробленности, в котором я нашел скелет, помешало мне тогда же установить, насколько он полон и какое значение имеет. Но теперь, когда я смотрю на отличный снимок собранного образца — единственного собранного образца наозавра в мире (рис. 26 а) я могу сказать, что та поездка действительно увенчалась успехом, несмотря на отчаяние, которое я временами испытывал.
Рис. 26. a — Скелет тонкоспинного ящера (Naosaurus claviger). Найден Ч. Штернбергом в пермских отложениях Тексаса зимой 1896 г. b — Тонкоспинный ящер (Naosaurus claviger). Реставрация Осборна и Найта (с модели в Американском музее естественной истории).
После открытия наозавра мне доводилось проводить за работой недели без всякого толка; я все более приходил в уныние, потому что сам был совершенно уверен, что дальнейшие поиски бесполезны. Но профессор Коп был убежден, что между пермскими и триасовыми отложениями имеется пласт, содержащий ископаемые и богатый представителями совершенно новой фауны. Он решил, что этот воображаемый пласт должен залегать к северо-западу от уже известного продуктивного пласта, в той самой местности, которую я прошел уже так тщательно для Гарвардского музея сравнительной зоологии в 1882 году и нашел тогда бесплодной. Я поэтому сколько мог противился предпринимаемой поездке, но он настоял. Итак, я осужден был провести месяц в чрезвычайно утомительной работе в верховьях речки Извилистой (Крукт-крик) и других, к северо-западу от известных мне продуктивных слоев.
Там были тысячи гектаров обнаженных обрывов красной глины, изрезанных самым причудливым образом, часто похожих на старинные соломенные ульи или полуразрушенные башни и укрепления. Насколько мог видеть глаз, они тянулись вдоль водораздела, принимая самые изменчивые формы. Порода легко разрушалась в порошок, образуя красную грязь. Конкреций в ней не было, хотя она была переполнена концентрическими кружками, состоявшими из круглой белой сердцевины с краевым ободком. Узкие прожилки, прорезавшие толстые отложения глины, были наполнены пористым гипсом. Ниже глины залегал пласт красного и белого песчаника и плотной, богатой конкрециями, породы. Ископаемых в них не было.
Но уныние, вызванное моими безуспешными поисками, было только одним из испытаний, с которыми мне пришлось бороться в ту зиму. Прежде всего погода была против меня. Непрерывно шел снег или дождь, так что земля почти никогда не бывала сухой; я носил на сапогах по несколько кило красной глинистой грязи. К тому же я слег в сильнейшем приступе гриппа. Вдобавок возница мой, он же и повар, не взлюбил почему-то печку, которая, была сделана под моим личным наблюдением и всегда хорошо работала у других моих служащих и вел стряпню вне палатки, в особой вырытой им яме. Из-за его упрямства я терял тепло, которое мог бы иметь.
Проф. Генри Ферфильд Осборн.
Каждое утро я поднимался с постели с ломотой в костях и пускался в долгие скитания. Сначала я едва был в силах двигаться, но постепенно, согреваясь работой, я двигался все свободней. Увлекшись по обыкновению, я заходил так далеко, что невозможно было бы вернуться в лагерь к обеду, не затратив на это больше времени, чем было у меня положено; поэтому я обходился без обеда. Проработав до тех пор пока не начинало темнеть, я возвращался в свой неудобный лагерь, чтобы на следующий день начать все сызнова.
В довершение моих несчастий все жители почтовой станции захворали злокачественным воспалением глаз и, хотя я снабдил их лекарствами, отнеслись к этому беззаботно. Сварливый старик, которого я нанял в качестве возницы и повара, причинял мне также немало беспокойства; одно время он грозился бросить меня одного в пустырях.
Я проработал несколько недель согласно указаниям Копа, хотя это было так же бесполезно, как таскать кирпичи с одного конца двора на другой и обратно. Потом, усталый и отчаявшийся, я вернулся к отложениям, где было найдено хоть немного окаменелостей. Притом же я решил оставить работу у Копа, когда кончится срок нашего договора, и вернуться домой. Я написал ему об этом, прося освободить меня по окончаний срока, так как я нуждаюсь в отдыхе. Вот тогда-то я и получил письмо, которое дало мне почувствовать его уверенность в том, что дело моей жизни не может быть оценено деньгами
