Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [96]

всяком удобном случае этот вопрос вновь и вновь ставился на обсуждение, но до моего окончательного от’езда заграницу в 1930 году НТО заведывал большинством Институтов, и только отдельные Институты были переданы в заведывание трестов. Промышленники и хозяйственники очень редко понимали, что без академических исследований, производимых систематически и в спокойной обстановке, не может быть прогресса и в технике, и что такой независимый орган, как НТО, легче может создать благоприятную обстановку, чем какой-либо трест, у которого всегда много повседневных рутинных задач, которые и будут поглощать все время работников во вред научным исследованиям.

Хотя Президиум ВСНХ сильно критиковал порядки НТО, тем не менее я вынес впечатление, что моя деятельность одобряется членами Президиума, и Пятаков предложил мне даже вступить в партию, при чем прибавил, что он первый дает за меня поручительство; насколько помню, и некоторые другие видные коммунисты поддержали его предложение; я-сердечно поблагодарил их за доверие ко мне, но указал, что часть моих убеждений не совпадает с коммунистическим учением, а при таких условиях вступать в партию неудобно; кроме того, я никогда не интересовался политикой, а вхождение в партию, несомненно, потребует от меня особой политической работы, на которую' я вряд ли способен. И без принадлежности к партии можно приносить своей стране большую пользу, — прибавил я, — и эта мысль, спустя пятнадцать лет, стала проповедываться самими коммунистами, которые ввели особый термин: «беспартийный большевик».

После моего доклада о деятельности НТО все осталось по старому, и только позднее в состав коллегии были введены новые члены: академик Иоффе, Чаплыгин и другие.

В те годы, в коллегии НТО приходилось несколько раз обсуждать вопрос об организации Петроградского Государствен. Научно-Технического Института (ГОНТИ), в котором я ранее был директором. Дело в том, что, когда я был назначен членом Президиума ВСНХ, я поставил условием, что я

не хочу прерывать научной деятельности, которую я только что начинал налаживать в Институте, и потому просил сохранить за мной звание директора Института, дав большие полномочия по управлению моему заместителю Н. Ф. Дроздову, профессору баллистики Артиллерийской Академии, которому я очень доверял и считал за очень достойного человека с твердым характером. Раз в 2-3 недели я приезжал из Москвы в Петроград для участия в заседаниях Академии Наук, для чтения лекций в Артиллерийской Академии и также принимал участие в жизни ГОНТИ. Но перед самым от’ездом заграницу в 1922 году, когда я еще не был председателем Коллегии НТО, ко мне обратились два члена коллегии НТО, Флаксерман и

В. Н. Переверзев, с просьбой, помочь им наладить работу ГОНТИ, которая после моего ухода идет ненормально. Я предложил им тогда назначить ответственного директора, потому что я не в состоянии уделять много времени этому Институту. Они согласились на это, но чтобы не потерять меня, предложили сделать меня президентом этого Института и просили меня при этом, чтобы я, приезжая в Петроград, посещал Институт и входил в рассмотрение его дел и нужд. После этих переговоров, директором Института был назначен Н. Ф. Дроздов, а я получил почетное звание Президента. После этого назначения в жизни Института начали обнаруживаться такие явления, которые совершенно не имели места во время моего директорства. Примерно, за 10 месяцев в Институте было зарегистрировано 14 краж, причем во время одной из них был убит один служащий. Мне стало это известно только после моего возвращения из заграницы. Когда я посетил Институт, директор доложил мне обо всех происшествиях и заявил, что при таких обстоятельствах он не может далее оставаться на своем посту. Некоторые из этих краж поражали дерзостным их исполнением. Так, например, в одну ночь было украдено 14 ведер спирта, несмотря на то, что у ворот Института было ночное дежурство. Другой раз из подвала Института было украдено более двух пудов сахара, который был отпущен для военных кашеваров, обучающихся в Институте. Чтобы проникнуть в подвал, надо было отпереть несколько дверей, и это обстоятельство наводило на мысль, что всеми этими кражами руководит кто-нибудь из служащих в Институте, хорошо знакомый с хозяйственной частью. После каждой кражи немедленно делались заявления в полицию и следственным властям, но розыски не давали никаких результатов. С первого же взгляда представлялось странным, почему во время моего директорства не было совершенно ни одной кражи, а после моего ухода они стали обычным явлением. Зная, взаимоотношения лиц, стоящих около хозяйственных дел, я нашел причину: помощник директора по хозяйственной части Н. П. Демидов не доверял заведующему хезяйством Института Ник. Ст. Кудрявцеву, а последний терпеть не мог Демидова и не особенно уважал директора Дроздова за его строгий характер. Наоборот, Кудрявцев чувствовал ко мне особую любовь и относился ко мне с особым вниманием, исполняя все мои приказания не за страх, а за совесть. После моего ухода, в отместку своему новому начальству, он сквозь пальцы смотрел за своим унтерштабом. Я не имею никаких оснований подозревать его в организации этих краж, так как следствие, а впоследствии и народный суд не могли установить его участия в кражах. Но с моей точки зрения Кудрявцев должен был бы понести наказание за небрежное отношение к своих обязанностям, потому что он являлся ответственным лицом, как по хранению имущества, так и по наблюдению за лицами, находящимися в его подчинении.