Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [37]

Переходя к научно-технической деятельности Института, мы должны были констатировать, что она едва-едва теплилась. 'Конечно, главная причина заключалась в том, что персонал не был обеспечен материально и больше приходилось думать о нахождении продуктов и дров для содержания себя и своей семьи. Хотя мне и обещали отпустить 200 пайков для институтских служащих, но, несмотря на огромную переписку, ничего из этого обещания не вышло и никаких пайков не было дано. Вторая причина малой продуктивности работы Института заключалась в том, что негде было достать химических препаратов, а также аппаратов для всех отделов Института. О выписке упомянутых предметов из заграницы нечего было и думать, так как ни одному из исследовательских учреждений не отпускалось ни одной копейки валюты. В одном из заседаний Совета мною был поднят вопрос о слабой научной деятельности отделов Института. Все выступавшие по этому вопросу указали на одну и ту же причину: ни за какие деньги нельзя было достать в Петрограде самых простых предметов для научной работы. Стеклянная химическая посуда, которую до революции изготовлял завод Риттинга и которая конкурировала по качеству с заграничной, стала выделываться так небрежно, что стаканы и колбы лопались при стоянии, а в пробирных цилиндрах было опасно производить опыты. Заведующие отделами заявили на Совете, что если так будет продолжаться, то они будут принуждены подать в отставку. В особенности горячо восставал против этих порядков М. Ра-кузин, который по предложению из центра был принят в Институт для продолжения своих био-химических исследований. Этот маленький оригинальный человек, известный в нефтяной промышленности по своей книге «Полиметрия нефти», во время революции был сильно болен и разбит параличем; кроме того он болел астмой, вследствии чего, когда говорил с сильным воодушевлением, то прямо задыхался и можно было опасаться, что он каждую минуту может умереть. На этом заседании он произнес такую реплику о порядках, воцарившихся в высших учебных заведениях и исследовательских институтах, что дальнейшие ораторы отказались от своих речей, «и было постановлено, чтобы я немедленно поехал в Москву и предпринял решительные шаги.

А в то счастливое время еще можно было критиковать советские порядки. Правительство Ленина все таки прислушивалось, хотя и немного, к общественному мнению высокоинтеллигентных людей, и за выступающими с протестом личностями еще стояли организации, которые могли их поддержать. Я в точности исполнил постановление Совета, поехал в Москву и доложил обо всем в заседании Научно-Технического Отдела, который был в то время возглавляем коммунистом, Николаем Михайловичем Федоровским. До революции Н. М. был оставлен при Московском Университете для подготовки в дальнейшем к профессорской деятельности по кафедре минералогии. Все мои доводы были выслушаны очень внимательно, не встретили никаких возражений, но что мог сделать НаучноТехнический Отдел, когда он сам не обладал средствами, чтобы помочь делу?

В 1920 году промышленность Российской Республики продолжала ухудшаться. Донецкий бассейн главный производительный центр находился в полуразрушенном состоянии и почти что бездействовал, а начавшаяся вскоре война с Польшей потребовала особого снабжения армии всеми необходимыми предметами, и, конечно, нельзя было обращаться к правительству об особом снабжении институтов необходимыми для них аппаратами и химикалиями. Н. М. Федоровский в частной со мной беседе (ранее мне никогда не приходилось встречаться с ним) с благодушным видом задал мне вопрос:

— Что, Владимир Николаевич, Вы, наверное, удивляетесь нашей бестолковщине >и, пожалуй, эта азиатчина Вам представляется ужасной?

Я никогда в своей жизни не любил болтать о вещах, изменить течение которых было выше моих сил; тем более тут, при первом знакомстве с человеком, на котором красовался ярлык коммуниста, вести откровенную беседу у меня совсем не было желания. Я ему вежливо ответил:

— Что делать, мы не в силах изменить исторический ход событий, а теперь надо жить и работать, насколько хватит сил при данных обстоятельствах.

Федоровский вскоре вместе с профессором А. А. Эйхен-вальдом были командированы в Берлин, чтобы образовать особое бюро для связи российской науки и техники с заграницей под названием «Бинт», о котором мне придется говорить впоследствии.

Все дела по Научно-Техническому Отделу сосредоточивались в ее коллегии, председателем которой был М. Я. Ла-пиров-Скобло. Нельзя сказать, чтобы деятельность этого Отдела была продуктивной в течении 1920-1921 годов, хотя он и стал обрастать целым рядом ученых и технических учреждений, которые искали поддержки во всесильном в то время ВСНХ. Но, конечно, в то время, когда еще не окончилась гражданская война и война с Польшей, нельзя было и требовать, чтобы уделялось много внимания развитию науки и техники. В этом отношении весь 1920 и начало 1921 года были самыми тягостными во все время революции.

Здесь будет не безынтересным привести мое участие в заседании президиума ВСНХ весной 1920 года, куда меня вызвали по настоянию JI. Я. Карпова по поводу обсуждения вопроса о коксобензольной промышленности. В то время ВСНХ помещался в доме бывшей Сибирской Гостиницы, в Златоустовском переулке, <и заседание Президиума происходило в небольшом помещении, переполненном приглашенными лицами, которым большей частью приходилось стоять. Председательствовал А. И. Рыков и первыми вопросами на повестку были поставлены: коксобензольные заводы и суперфосфатные