Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [17]

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ МОЯ РАБОТА В ВОЕННОМ СОВЕТЕ

С конца 1917 года и в начале 1918 года, как известно, велись переговоры с немцами в Брест-Литовске о заключении сепаратного мира. Главным вдохновителем этих переговоров был Троцкий, который в то время возглавлял Комиссариат Иностранных Дел. Во время перерыва этих переговоров, когда Троцкий заявил: «Войны не вести, а мира не заключать», — в Петрограде было очень подавленное настроение. Ходили слухи, что немцы, которые были уже в Пскове, легко могут занять Петроград. Об этом говорили на улицах, и я сам был нередко свидетелем подобных толков, где прямо выражалась радость о приходе немцев и о водворении порядка и прекращении издевательства над мирными гражданами со сторны пролетариата. Петроград представлял тогда жуткую картину, в особенности по вечерам: улицы были пусты при очень слабом освещении и повсюду была грязь и неубранный снег, который почти сравнял тротуары с улицами.

Когда переговоры о мире снова начались, то большевикам пришлось пойти на большие уступки, чем это ранее предполагалось немцами; мы должны были уступить туркам Карскую область с крепостью Карс, столь доблестно взятую нами у турок в войну 1877 года. Эта область представляла большой интерес для нас, так как в ней находятся богатые мышьяковые руды, необходимые для производства мышьяковых препаратов, как для мирной, так и военной промышленности. Совет народных комиссаров, обсудив предложенные условия мира, согласился заключить этот «похабный» Брест-Литовский мир. Как известно на основании исторических данных, В. И. Ленин особенно настаивал на немедленном заключении мира с немцами, так как ясно видел, что большевики не располагали армией, которая могла бы оказать хотя бы малейшее сопротивление врагу. Одна рота немцев заняла Псков, и, понятно, им не стоило бы больших усилий занять также беззащитный Петроград.

То заседание Совнаркома, где окончательно обсуждался вопрос о заключении мира с немцами, продолжалось всю ночь и было очень напряженным, — я знал это со слов одного из участников заседания , Н. И. Подвойского. Он был в то время комиссаром по военным делам, и вызвал меня к себе в комиссариат для обсуждения вопроса о дальнейшей деятельности Химического Комитета как раз на утро после этого исторического заседания Совнаркома. Мне пришлось очень не долго ждать его приема. Передо мною предстал человек, вид которого ясно говорил о проведенной им бессонной и напряженной ночи. Я никогда ранее не встречал его и никогда не слыхал об его революционной деятельности; мое первое впечатление от знакомства с ним говорило в его пользу и располагало к дальнейшим разговорам. Его внешность, его длинные волосы, его небрежное одеяние сразу выдавали его, как революционера, напоминающего слегка тип Марка Волохова из «Обрыва» Гончарова. Подвойский был первый большой большевик, член советского правительства, с которым мне пришлось говорить. Наш разговор начался с того, что Подвойский сообщил мне, что он был на заседании Совнаркома, которое продолжалось всю ночь и на котором было решено заключить сепаратный мир с Германией.

Таким образом мне первому удалось узнать эту новость, ранее, чем она была помещена в газетах и, понятно, что она произвела на меня удручающее впечатление вследствие постыдных условий, на которых был заключен этот мир. Россия представляла из себя в то время совершенно разложившуюся страну, не способную ни на какое сопротивление, а полная неизвестность будущего еще более усугубляла мрачные мысли, которые витали в голове каждого любящего свою страну гражданина. Владычество немцев в случае занятия ими Петрограда тоже не сулило особых приятностей. Досаднее всего, что Временное Правительство само подготовило эту катастрофу. После февральской революции, когда страна уже обессилела после 3-х лет войны, надо было внушить армии, что мы будем вести только оборонительную войну, стараясь лишь оттягивать на наш фронт значительные силы противника и тем облегчать борьбу союзников. Вместо этого Временное Правительство всех составов, буржуазно-коалиционного и социалистического, хотело продолжать вести наступательную войну. По моему впечатлению, настроение моего собеседника, Подвойского, когда мы кратко обменивались мнениями о положении на фронте, было тоже не из веселых; повидимому, вся надежда большевиков базировалась на «Красной Гвардии», т. е. на вооруженных рабочих, численность которых увеличивалась с каждым днем во всех больших городах и промышленных центрах.

Подвойский выслушал мой доклад о деятельности и теперешнем состоянии Химического Комитета и сказал мне, что необходимо теперь же приступить*к написанию его истории. Я на это ответил, что к этой работе уже приступил и прибавил, что через 2 или 3 месяца он будет ликвидирован и его функции будут разделены между ВСНХ и Артиллерийским Комитетом ГАУ. В общем он остался удовлетворенным моим докладом и выразил желание в будущем меня видать и добавил на прощанье, что мое имя ему известно уже давно; сидя в тюрьме, он изучал органическую химию по моему «курсу органической химии», причем заметил, что он написан очень понятным языком и легко усваивается.