Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [164]

Незамедлительно мною была собрана комиссия из нефтянников, представителей Теплотехнического и Автомобильного Институтов и некоторых профессоров для обсуждения этого вопроса. С самого же начала я встретил упорное сопротивление со стороны продавцов газолина на заграничный рынок, которые заявили мне, что их контракты обусловлены строго определенными кондициями, и потому всякая прибавка может вызвать изменение свойств продаваемого газолина и повлечь затруднения при поставке продукта. Потребовалось не мало

В. Н. Ипатьев и проф. П. Сабатье (1939 г.) в Париже

времени, чтобы убедить этих господ в полной несостоятельности их доводов, так как никакие технические методы испытания не дадут возможность открывать один или два процента ароматики в продаваемом газолине. Эта прибавка никоим образом не повредит свойствам газолина, а скорее улучшит его. Чтобы окончательно их убедить, указанным Институтам было дано задание в кратчайший срок представить в комиссию опытные данные относительно свойств наших газолинов после прибавки к ним различных количеств ароматических углеводородов. Нечего говорить, все испытания вполне подтвердили возможность прибавки ароматических углеводородов к нашим газолинам, которые только улучшали,а не ухудшали их свойства. Что-же касается кондиции на продажу газолина заграницу, то нефтяники сами убедились, что это не так страшно и покупатели охотно будут брать подобный товар. Главное Химическое Управление утвердило постановление комиссии, и вопрос об использовании ароматики был решен для общего благополучия всех ведомств.

В первых числах июня я уже был в Берлине и приступил к работам в лаборатории Байерише Штикштоф Верке, вместе со своим ассистентом К. Ф. Фрейтагом. К тому времени аппараты высокого давления, заказанные Гофферу, были уже готовы, и мы могли начать первые опыты с ними. Для испытания аппаратов и для демонстрации метода я выбрал реакцию вытеснения металла меди из ее раствора сернокислой соли (медного купороса) посредством водорода при возвышенной температуре. Эти опыты мы организовали в подвальном помещении лаборатории, и так как опыт должен был продолжаться долгое время, то надо было оставить бомбу в термостате на всю ночь. Когда об этом было доложено заведующему центральной лабораторией д-ру Г. Франку, то он высказал большое сомнение, что аппарат может выдерживать давление столь долгое время при повышенной температуре и давлении. Но так как опыт производился в уединенном помещении, то он согласился с моими доводами и разрешил производство опыта при подобных условиях. Когда он на другой день пришел в лабораторию', то его первый вопрос к Фрейтагу был: как прошел опыт? И был изумлен, что все оказалось в порядке, и что металлическая медь в великолепно образованных кристаллах осела из раствора медного купосора. Эти образцы кристаллов меди, достигающие более сантиметра длиной, были мною впоследствии демонстрированы на заседании Немецкого Химического Общества во время русской ученой недели.

Я начал с Фрейтагом изучать действие другого газа, — окиси углерода, — на растворы медных солей (главным образом медного купороса). Мы заметили интересное явление восстановления солей окиси меди в соли закиси меди и попутно заметили образование медной соли муравьиной кислоты. В литературе ничего не было известно относительно образования муравьиной кислоты при подобных условиях. Лишь впоследствии, когда заявили патент, мы узнали, что в Америке был взят патент на получение муравьиной кислоты из окисли углерода в присутствии хлористой меди. Чтобы изучить механизм реакции, мы решили сделать опыты образования муравьиной кислоты без участия катализатора. С этой целью мы действовали под давлением окисью углерода на дистиллированную воду, помещенную в кварцевую трубку и вложенную в мою бомбу. При температуре около 200° и давлении в бомбе 160 атмосфер окись углерода соединяется с водой и образует муравьиную кислоту в количестве 1/10 нормального раствора. Кроме того, мы нашли в газах около 14% углекислого газа, который в свою очередь произошел из муравьиной кислоты при помощи ее разложения на углекислоту и водород. Как известно, Бертелло сделал впервые синтез солей муравьиной кислоты при действии окиси углерода на растворы щелочей. Нам удалось впервые осуществить синтез самой муравьиной кислоты из окиси углерода и воды.

Таким образом, с самого начала своей работы в немецкой компании я не только научил работать под высокими давлениями, но сделал очень интересное открытие, указав на громадное значение фактора давления на ход химических реакций.

Несомненно, мой авторитет в глазах немецких химиков возрос еще в большей степени.

С 20-го июня в Берлине началась «Русская ученая неделя», в которой приняли участие 20 русских ученых, представлявших разные научные дисциплины. Я и А. Е. Чичибабин, представлявшие русскую химию, были приглашены на обеды к разным немецким ученым: к проф. Берлинского Университета д-ру Шленк, к д-ру Гессу, работавшему в Кайзер Вильгельм Институте и к д-ру С. Neuberg’y — биохимику, директору Биохимического Института в Далем. Кроме того, я был гостем у д-ра Нернста, где я познакомился с проф. EinsteiiToM и во время обеда сидел с ним рядом за одним столом. Я помню, что один из немецких профессоров спросил меня, почему я совсем не покину СССР и не переселюсь заграницу для продолжения своих научных работ, где я найду несомненно гораздо более удобств, чем у себя на родине. Я в то время не имел ни малейшей идеи покинуть свою страну, так как считал, что буду в состоянии приносить ей пользу, и верил, что общими усилиями мы будем в состоянии побороть все препятствия, стоявшие на пути установления нормальных условий, как для научной работы, так и для общественной жизни. Я не замедлил ответить моему собеседнику, что я, как патриот своей родины, должен оставаться в ней до конца моей жизни и посвятить ей все мои силы.