Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [123]

До моих исследований в этой области было только две работы: академика Н. Н. Бекетова и известных химиков Таммана и Нернста. Н. Н. Бекетов показал, что благородные металлы могут быть осаждаемы водородом, но ему не удалось осадить из растворов — медь. Точно также Тамман и Нернст в 1895 году не были в состоянии осадить медь из раствора медного купороса водородом под давлением до 40 атмосфер. При таких давлениях у них начинали уже разрываться приборы, и они не смогли продолжать свои опыты. Первые мои опыты с Верховским тоже дали отрицательные результаты, хотя мы производили опыты под давлением до 600 атмосфер при температуре 40—50 град. Но когда были производены опыты при давлениях не выше 100 атмосфер, но при температуре около 200 град., то медь целиком выделилась из раствора медного купороса в виде прекрасно образованных кристаллов.

Сделав такое интересное наблюдение, мы изучили подробно те условия, при которых начинается эта замечательная реакция, а также попробовали вытеснение водородом и других металлов. Уже с самого начала наших исследований было установлено, что для каждого металла существует особая «критическая температура и давление», при которых возможно его вытеснение из раствора водородом. Зная, что никто не будет в состоянии в ближайшее время воспроизвести эту реакцию под большим давлением, мы не спешили опубликовывать полученные результаты, а старались получить как можно больше экспериментального материала и осветить его с точки зрения учения об упругости растворения металлов. Эта новая проблема захватила меня целиком, и я познакомился со всеми воззрениями, существовавшими тогда у различных электрохимиков, но, к сожалению-, не мог найти подходящего объяснения происходящим здесь явлениям. Мне пришлось проделать много опытов, чтобы приблизиться к пониманию всех факторов, которые были необходимы для реакций этого типа.

Успехи моих научных исследований и в особенности приобретение степени доктора химии Петербургского Университета обратили на мою личность особое внимание, и потому многие коллеги стали обращаться ко мне с предложениями сделаться профессором химии того или другого высшего учебного заведения. Тогда этот вопрос меня не очень интересовал, так как у меня в Артиллерийской Академии была очень хорошо организованная лаборатория высоких давлений и на очереди стояли столь интересные проблемы, что не хотелось откладывать их разработку, что должно было бы случиться, если бы я ушел из Академии. Кроме того, через 2 года (в 1910 году) я делался заведующим химической лабораторией Академии (вследствие ухода в отставку Забудского), которая была лично мною устроена согласно современным требованиям науки.

Профессор JI. Чугаев прислал мне письмо, в котором поздравлял с блестящей защитой диссертации, и настаивал, что, после отказа проф. П. И. Вальдена, я должен занять кафедру неорганической химии в Петербургском Университете, так как я являюсь первым на нее кандидатом. Дело в том, что Д. П. Коновалов в это время покинул Университет, получив место директора Горного Департамента, и потому факультету надо было озаботиться приисканием соответствующего кандидата. В Петербурге в то время наиболее достойным кандидатом являлся проф. Технологического Института А. А. Яковкин, уже приглашенный вместе со мною для лекций в Университете. Что касается меня, то я ни одной минуты не думал, чтобы проф. Фаворский и Тищенко решились выставить мою кандидатуру по целому ряду соображений, о которых не стоит здесь говорить; если бы такое предложение мне и последовало, то я, по всем вероятиям, отказался бы, так как считал себя не достаточно подготовленным к занятию* подобной кафедры, тем более, что моей специальность была органическая химия. Я об этом написал Чугаеву, поблагодарив за его лестное отношение к моим научным трудам.

Весною J1. А. Чугаев приехал в Петербург, зашел ко мне и сообщил, что он приглашен на кафедру химии в Петербургский Университет и решил принять это предложение. Я от души поздравил его с этим назначением и высказал ему, что я заранее радуюсь его переезду в Петербург, так как буду иметь громадное удовольствие часто его видеть и беседовать с ним на химические темы. Мы оба уже тогда знали, что мы — единоутробные братья, но тогда еще не было удобного момента для выяснения наших родственных отношений. Л. Чугаев сообщил мне, что летом он решил поехать заграницу, в Цюрих к проф. Вернеру, чтобы ближе познакомиться с его работами по комплексным органическим соединениям. Я пожелал ему счастливого путешествия и успеха в его дальнейшей научной жизни на новом поприще.

В конце августа семья Чугаевых переехала в Петербург. Его вступительная лекция в сентябре 1908 года собрала громадную аудиторию, как студентов, так и педагогического персонала. Эта лекция была блестящей; не знаю успел ли он ее напечатать, но я очень уговаривал его это сделать. Лекция касалась и периодического закона Менделеева, и гипотезы происхождения элементов. И хотя сам автор периодического закона указывал, что периодический закон дает доказательства невозможности происхождения элементов из водорода или другого элемента с малым атомным весом, гем не менее Л. А., со свойственным ему увлечением и громадной эрудицией, стал на другую точку зрения и интересными сопоставлениями доказывал, что рано или поздно этот вопрос будет решен в духе гипотезы Проута. В Петербургском Университете Л. А. продолжал с большим успехом работы с комплексными органическими соединениями металлов платины и ее спутников. Эти работы по характеру исследования, являются как бы мостом между неорганическими и органическими соединениями и могут служить веским подтверждением известной координационной теории проф. Вернера. Чугаев продолжал исследовать с своими учениками также некоторые проблемы органической химии. Он был первым из русских химиков, кто заказал мою бомбу для гидрогенизации органических соединений под давлением.