Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [120]

Академии, он переправил неудовлетворительный балл на удовлетворительный по просьбе управляющего делами Академии полк. Нелидова. Я страшно возмутился и заявил Сапожникову, что так как он не спросил моего согласия и не посоветовался со мной по этому очень деликатному вопросу, то я категорически протестую против изменения балла и в особенности потому, что это было совершено по настоянию административного лица. Сапожников, видя, что я не оставлю этого дела без протеста, грубо заявил мне, что я желаю играть роль деспота, великого ученого и т. д., но, во избежании скандала, он сейчас восстановит прежний неудовлетворительный балл. Я предал забвению этот инцидент, но был очень удивлен, когда перед заседанием конференции, которая должна была обсуждать успехи слушателей Академии, я узнал, что офицер, провалившийся на экзамене, все-таки имеет удовлетворительную отметку. Без всякой задней мысли я спросил моего друга, проф. Королькова, как могло случиться, что провалившийся на экзамене офицер может перейти в следующий класс? Я не помню сейчас, что он мне ответил, но я решил на заседании конференции поднять этот вопрос во всех деталях.

Когда на конференции стали обсуждать успехи слушателей младшего класса, я задал вопрос, почему провалившийся на экзамене офицер имеет удовлетворительную отметку? Тогда правитель дел Нелидов, который являлся в то же время и секретарем конференции и занимался подсчетом баллов слушателей, сообщил, что, хотя офицер и получил на экзамене 5, но в виду того, что на одной репетиции в году он имел балл б, то при сложении выходит средний 5%, и так как половина балла прибавляется в пользу слушателя, то он выставил ему 6. Надо заметить, что балл 6 по главному предмету (химия считалась главным предметом) тоже являлся неудовлетворительным. Тогда проф. Корольков задал Нелидову вопрос, почему этот слушатель имел только одну репетицию, когда по химии их полагалось две? На это Нелидов ответил, что проф. Сапожников отсутствовал во время сезона репетиций, и вторая репетиция не была произведена для всего класса. Тогда возмутился начальник Академии и сделал внушительное замечание правителю дел, а отчасти и проф. Сапожникову. Но так как он гораздо лучше относился к Сапожникову, чем ко мне (Сапожников был фельдфебелем в Артиллерийском Училище, а Чернявский был его курсовым строевым офицером), то он поставил на баллотировку вопрос: можно ли перевести в старший класс этого слушателя с подобной отметкой по химии. Перед баллотировкой я заявил, что такая постановка вопроса неправильна и что я предлагаю сделать этому слушателю снисхождение и дать ему переэкзаменовку по химии. Начальник не согласился на мое предложение и после баллотировки оказалось, что конференция очень небольшим числом голосов (кажется, 2) решило перевести его в старший класс. Тогда я заявил, что подаю отдельное мнение. Нелидов ехидно заявил мне, что по закону я должен подать мотивированное мнение в течении 3-х дней. Я ему ответил, что завтра днем он будет его иметь: я в точности выполнил свое намерение. Очень не хотелось начальнику идти с подобным журналом Конференции к начальнику Главного Артиллерийского Управления, который должен был утвердить постановление конференции в согласии с вел. кн. Сергеем Михайловичем, инспектором артиллерии. Высшее начальство, прочитав мое оппозиционное мнение, стало на мою точку зрения и приказало подвергнуть слушателя переэкзаменовке. Этот инцидент породил в сердцах Забудского и Сапожникова большую неприязнь ко мне, и после неприятного и обидного объяснения я перестал разговаривать с проф. Сапожниковым и только отвечал на официальные вопросы по службе.

В конце 1907 года должен был состояться всероссийский химический съезд, и я подготовил для доклада несколько работ по каталитической гидрогенизации многоядерных ароматических соединений, аминов и хинолина. Особенный интерес представляла моя работа о гидрировании под давлением солей ароматических кислот; в ней мною впервые было показано, что гидрогенизация может происходить в твердой фазе под влиянием катализаторов окислов металлов. Доклад этих работ произвел очень хорошее впечатление; в особенности отличительную похвалу я получил от проф. Л. Чугаева, который приехал на съезд из Москвы и в свою очередь сделал доклад о комплексных металло-органических соединениях, выступая продолжателем известных работ цюрихского профессора Вернера.

Я должен здесь указать, что в это время я уже знал, что проф. Л. Чугаев является моим единоутробным братом. Об этом я узнал весной 1907 года, когда я был в Москве на заседании комиссии по рассмотрению моей программы по преподаванию химии для Военных Училищ. Эту комиссию возглавлял инспектор классов Александровского Военного Училища ген. Лобачевский. Предложенная мною программа была рассмотрена и согласована с желаниями преподавателей, и я по предложению главного начальника Военно-Учебных заведений, вел. кн. Константина Константиновича, должен был написать краткий курс химии для Военных Училищ. После заседания этой комиссии, один из ее членов, преподаватель химии, г. Постников, заявил мне, что я непременно должен с ним поехать к проф. Чугаеву, который ждет меня сегодня вечером, при чем прибавил, что отговорок с моей стороны он принять не может, так как ему приказано меня привезти. Мне ничего не оставалось, как принять такое приглашение: Л. Чугаев, будучи в Петербурге, заезжал ко мне в лабораторию и очень мне понравился. Дома он познакомил меня с своей супругой, Александрой Александровной, и с одной пожилой особой, очень симпатичной, которую он называл «тетей» и которой имя было Софья Ивановна Мейнцигер. Во время чая Софья Ивановна стала мне рассказывать, что она знала мою покойную мать и ее семью и по именам назвала всю мою родню. Так как она давно не видала моих родных, то ей было очень приятно узнать от меня подробности их жизни. После чая я отправился с Чугаевым в его кабинет и мы довольно долго беседовали на химические темы, — главным образом, делясь результатом наших научных работ.