Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - [27]

Мария Николаевна в ответ только пожала плечами.

— Я слышала ваш разговор с начмедом о курящих медиках. Но у меня… — она вытащила из кармана папиросу и подошла к окну: — хроническая болезнь.

— Вы были на фронте? — спросила Анна.

— Да. С первого дня до последнего. А вы?

— Была. Простите за назойливость. Нам вместе работать. У вас есть семья?

— Есть. Я воспитываю племянника. Собственно, это даже не племянник, а пасынок моей умершей сестры. Я его усыновила. Такой занятный хлопец.

«Значит, мужа у нее нет», — решила Анна.

— Я хочу вас предупредить, доктор: у меня характер неуживчивый.

— Между прочим, и у меня неуживчивый. От сестер я требую безукоризненного порядка в отделении и исполнительности.

— Спаковская тоже.

«Что она этим хотела сказать?» — подумала Анна и, взглянув на часы, встала. Пора на обход.

Поднимаясь по лестнице, услышала снизу голоса. Разговаривали в гладилке, расположенной под лестницей.

Молодой девичий голос произнес:

— Глянь-ка — новый врач.

— А толку, что новый, — голос был хриплый и принадлежал явно пожилой женщине, — нам от этого не легче. Прилетела какая-нибудь птичка-курортница почирикать.

Анна оглянулась на идущую позади нее сестру. Лицо Марии Николаевны было непроницаемо. На Анну сестра не смотрела.

Глава тринадцатая

Надюшка сказала:

— Мама, пойдем погуляем. Сегодня воскресенье. Ты обещала в воскресенье со мной погулять, — девочка подошла к раскладушке, на которой Анна устроилась с книгой, и, склонив круглую головку с косичками-хвостиками к плечу, заглянула в лицо матери.

— Ты видишь, что я легла отдохнуть. Я устала.

— Ну, тогда в гости, — тянула Надюшка, — а в гостях ведь ничего не делают.

— Иди играй! У тебя есть новая посуда: угощай кукол. Пусть они к тебе в гости придут.

— А можно взять печенья и конфеток?

Получив разрешение, Надюшка подтащила стул к буфету и оглянулась: мать лежала с закрытыми глазами. Натолкав в карманы печенья и конфет, Надюшка отправилась в свой угол. Оттуда донеслось: «Пожалуйста, раздевайтеся, сейчас будем чаи гонять. Я предпочитаю домашний торт, у покупного крем пахнет мылом». Изобразив реакцию гостей громким смехом, Надюшка испуганно оглянулась: «Вы извините, — сказала она, — но я попрошу потише — наши соседи спят».

Анна не спала. «Пойти в гости? Не к кому, — раздумывала она, — хотя я здесь почти что месяц. В моем возрасте друзей не легко заводить. Но раньше-то я умела и за неделю подружиться. Вероятно, людям со мной скучно», — вздохнула Анна. Собственно, она и не успела как следует познакомиться со своими коллегами. Отделение, где она работает, на отшибе. Как-то врач Вера Павловна пригласила ее на чашку чая, но разве у нее, Анны, есть время? Чуть ли не каждый день, после работы, накормив ребят, она отправлялась на автобусную остановку, потом около часу тряслась в душном автобусе. Она уже проклинала себя за непростительную глупость: распродать мебель…

В Ялте она шла в мебельный магазин (ее разбирала досада: ах, если бы деньги — все было бы значительно проще), потом возвращалась на пропахнувший бензином ялтинский пятачок автостанции и, пытаясь спастись от палящего солнца под газетой, стояла в очереди. Потом снова тряслась в автобусе. Однажды в Ялте на набережной, усталая, забрела в маленький темноватый магазинчик керамики. В этот день у нее не было ощущения пустоты поездки. В ее сумке лежали: зеленый баран, коричневая птица с радужным гребнем на изящно вытянутой головке, пятнистый олененок на неправдоподобно высоких растопыренных ножках.

Анна открыла глаза, глянула на веселые ситцевые занавески и подумала: вот у нее и новый дом (сто раз в душе Анна благодарила Спаковскую: если бы не она, так быстро квартиру не получить), и в нем хорошо. Правда, немного пустовато.

Теперь можно и гостей пригласить. Но кого?

Больше других Анна была расположена к Жанне Алексеевне. Знающий врач, как будто умна, доброжелательна. Только она всегда точно в скорлупе. Говорят, она очень погружена в семейные дела.

Вообще-то, кажется, симпатичный человек и Вера Павловна. Лечит несколько по старинке. Но добросовестна, чуть ли не до педантизма. В один из субботних вечеров Вера Павловна зашла к ней, Анне, за каким-то советом. Несмотря на немолодые годы, Вера Павловна всегда хорошо одета, держится прямо, на ногах старомодные лакированные туфли с пряжками и широким небольшим каблуком. Видимо, она не прочь вечерок была посидеть, но как назло в Вовку и Надюшку словно бес вселился: они с таким грохотом возились на веранде, что гостья поспешно засобиралась домой.

«Плохо, что с Марией Николаевной у нас контакта не получается», — в который раз пожалела Анна. — «Ну, а кто еще?» — спросила она себя. С Таисьей Филимоновной они встречались всего неделю на пятиминутке. Сейчас она в отпуске. Поговаривают, что ее на усовершенствование собираются посылать. «Только вряд ли ей это впрок. Может, я ошибаюсь!» — одернула себя Анна. Отчего родилась неприязнь? Оттого, что жеманна? Что увешана золотом? Не в этом дело. Как-то Таисья Филимоновна говорила о больном с нескрываемым раздражением. А если этот больной вроде Харитоньева… И все-таки она — купчиха. Сытая. Самодовольная.