Жизнь (не) вполне спокойная - [19]

— Да так не бывает! Ей небось муж штрихует.

Меня сразил приступ хохота, потому что мой муж не знал, каким концом карандаша надо рисовать. Способности к этому у него были примерно такие же, как у меня к пению. Замечание было настолько глупым, что я отмахнулась и продолжала оттачивать свой талант, который впоследствии мне чрезвычайно пригодился.

Что до летней практики, я уверенно вспоминаю только в МДМ, после второго курса мы всей группой оказались в Люблине и торчали там минимум две недели. На третьем курсе на меня свалились отделочные работы в Варшавском сельскохозяйственном университете, в конце улицы Раковецкой, но за очередность этих практик не ручаюсь.

Учеба тогда делилась на два этапа — инженерский и магистерский. Инженерский курс длился три с половиной года, магистерский — еще два года, и его можно было окончить даже после очень большого перерыва, специализируясь в каком-то конкретном виде строительства. Кабы я была девицей без обязанностей… И так можно считать неслабым чудом, что мне удалось дотянуть до диплома. Честно говоря, проектировать я научилась слабо, но на первый взгляд это было незаметно.

Преддипломный отпуск длился девять дней, и как раз тогда у меня случился отек коленного сустава. Хромая и постанывая, я создавала проект провинциальной гостиницы. Я терпела боль до конца, получила четыре балла, может, даже четыре с плюсом, и меня уговаривали пойти в магистратуру, но этого я себе уже не могла позволить. Я мечтала, как выйду на работу и начну получать зарплату.

Сейчас, оценивая свое прошлое, я вижу, как замечательно получилось, что я не рвалась учиться дальше. В этом случае мне куда тяжелее далась бы смена профессии.

Жилищные условия у всей нашей семьи были просто устрашающие. Апартаменты, которые в первый момент показались просторными, как-то постепенно съежились. Ситуацию спасала только кладовка при кухне, чуть меньше того инфекционного бокса в Вежбне.

В этой кладовке ютились мои родители. Разделение семьи происходило вечером: они шли спать в кладовку, а мы втроем — муж, ребенок и я, оставались в комнате, и это все как-то еще можно было выдержать, только вот постоянно приезжала родня — Люцина, Тереса и бабушка.

Хуже всего было то, что в силу учебы и разных халтур я работала дома, вернее сказать — пыталась работать дома. Должно быть, мне слегка не хватало места.

В целом примерно годика этак три я чудовищно не высыпалась. Ложилась я очень поздно, бывало, что в два часа ночи, потому что только вечером у меня находилось время поработать. Вставала же я около шести, потому что этого требовал ребенок, которого поддерживала моя матушка.

Мое чадо было с рождения крупным, росло так же стремительно, как и его отец, и в полгода перестало помещаться в глубокой коляске.

Я впала в отчаяние, потому что денег у меня не было, да и прогулочных колясок днем с огнем не достать. И с того отчаяния, хотя без малейшей надежды, я купила лотерейный билет. Стоил он дешево, и я купила его не в складчину, а себе одной. И сразу же выиграла!

На мой номер пал выигрыш в целых триста пятьдесят злотых. Коляска стоила триста тридцать пять. Окрыленная невероятным везением, я бросилась в «Детский мир», и там состоялась вторая часть чуда: выбросили прогулочные коляски! Я мгновенно купила и ее и гордо пошла домой пешком, а встречные, все как один, с завистью ко мне приставали, спрашивая, где купила. Я охотно отвечала, после чего полгорода кабаньим наметом мчалось на улицу Братскую, потому что как раз начинался демографический взрыв и всем были необходимы коляски.

Во избежание недоразумений сразу скажу, что никогда больше ни в какую лотерею мне больше не удалось выиграть.

Финансовое положение наше все-таки слегка исправилось, поскольку на третьем курсе, под конец учебы, я получила потрясающую работу: переписку статистических расчетов.

Конструкторы работали день и ночь, всю Польшу покрывали столбы высоковольтных линий, столбы надо было обсчитывать, потому что стандартизация стандартизацией, но все-таки их установка зависела от разных параметров, главным образом от видов почвы, куда столбы вкапывали.

Расчеты калякали в спешке, и эти каракули на листочках надо было переписать стандартным шрифтом на технической кальке, втыкая в текст соответствующие схемы и формулы. Я умела это делать, чертежный шрифт не представлял для меня ни малейшей трудности, и кажется, что все мои технические знания родом из этого переписывания.

Переписывала я быстро, была до тошноты пунктуальной, и мне охотно давали работу, а платили замечательно: семь пятьдесят за страницу, это же целое состояние! Я дошла до пяти страниц в час, если только мне никто не мешал, а работодатели, в свою очередь, прониклись ко мне таким нереальным доверием, что сообщали мне настоящие сроки с точностью чуть ли не до минуты.

Моего мужа выперли с третьего курса скандально им брошенного института, и он решил найти постоянную работу. С этой целью он отправился на Польское радио, где знание иностранных языков иногда пригождается.

Была зима, а у мужа не было никакой подходящей одежды, ходил он в летней курточке, на пальто не хватало денег. Его свояк Юзек, человек военный, чисто по дружбе и симпатии, одолжил ему свою старую шинель, и в этой офицерской шинели мой муж появился на радио и сразу же был принят на должность переводчика и диктора. Гораздо позже оказалось, что его одеяние было воспринято как деликатный намек. Мол, прислала его служба безопасности, пусть не явно, но какой-то знак все же подали… Так что дураков отказать мужу в приеме на работу не нашлось.