Жизнь на Земле - [4]

— Сынок!!!

Руки матери обвили шею Горина. Она смеялась и плакала, без устали повторяя:

— Вернулся! Сыночек мой! Вернулся!

Он обнял худенькие плечи матери и вместе с ней вошел в квартиру, сразу отметив, что в прихожей все стало по–другому. Это его удивило, но спрашивать сразу не стал. Поцеловал мать:

— Да живой я! Успокойся!

Горин начал снимать шинель и вдруг почувствовал сзади чужое присутствие. За полтора года войны он научился кожей чуять чужих. Стремительно обернулся и на груди звякнули медали. В дверях кухни, по–хозяйски облокотившись локтем на косяк, стоял незнакомый полный мужчина в спортивных штанах, майке и тапках на босу ногу. Он внимательно смотрел на парня. Особенно сильно его внимание привлек орден Красной Звезды. Андрей взглянул на мать. Та засуетилась и, не решаясь взглянуть сыну в глаза, сказала тихо:

— Это Николай Васильевич… Я не стала писать тебе, но мы с ним уже год живем вместе. Он мне помогает…

Глядя на мужчину, торопливо добавила:

— А вот это и есть мой сын — Андрей.

Незнакомец чуть улыбнулся и направился к Андрею, на ходу протягивая руку:

— Ну, будем знакомы! Николай! Пойдем–ка, выпьем за встречу и за твое благополучное возвращение.

Рука мужчины была неприятно влажной, но пожатие оказалось на редкость сильным. Радость от возвращения угасла. Горин хотел вспылить, но в последнюю секунду вдруг подумал: «Мать столько лет одна была, имеет же она право на счастье. Может, ей хорошо с ним, тогда пусть живут…». И он спокойно направился на кухню.

За полтора года, что он не был дома, многое в квартире изменилось. В кухне был сделан полный ремонт и стены блестели кафелем и новеньким линолеумом. Вместо старенького холодильника, голубого столика с изрезанной столешницей, четырех табуреток и пары обшарпанных шкафчиков на стене, появился кухонный гарнитур «под орех». Мойка сверкала стальными уголками. Даже газовая плита была новой. В углу громоздился большой двухдверный холодильник, а на нем стоял маленький цветной телевизор.

На столе, словно по мановению волшебной палочки появилась бутылка водки с рюмками, порезанная копченая колбаса, сыр и бекон. Через десять минут мать накладывала в тарелки наваристый борщ и пельмени. На столе появились бутерброды с красной и черной икрой. Банка шпрот и даже печень трески. Горин удивленно оглядывал стол, а мать довольно улыбалась.

Выпив по паре рюмок с Николаем и матерью «за встречу», Андрей плотно закусил и вышел в зал. Там тоже все стало по–другому: новые обои на стенах, дорогая полированная стенка и мягкая мебель, журнальный столик с хрустальной вазой и вязаной салфеткой, громадный пушистый ковер на полу, новый цветной телевизор и даже видеомагнитофон. Только в его комнате все осталось по–прежнему. Он разглядывал плакаты на стене и старенькие кассеты «Битлз», когда за спиной раздался тихий голос матери:

— Я все оставила здесь так, как было. Решили с Николаем тебя дождаться, чтоб сам решил, что будешь менять…

Он обернулся:

— Спасибо.

Из кухни доносилось позвякивание посуды. Мать стояла в дверях и смотрела на него:

— Я боялась писать тебе. Думала, что рассердишься. Когда тебя в армию забрали, мне так тоскливо было. Хоть волком вой! Места себе не находила, с ума сходила и наверное, сошла бы. Ты помнишь тетю Люсю с моей работы? Это ведь она меня с Николаем познакомила… Ты не сердишься?

Андрей подошел и обнял ее:

— Нет.

Она торопливо заговорила, словно оправдываясь:

— Он не плохой человек и зарабатывает хорошо. Всю нашу квартиру обставил и прописки не требует. У него ведь своя квартира есть в Москве. Уговаривает меня туда переехать. Пьет только по праздникам, да и то меру знает. Меня заставил с работы уйти. Говорит: «Наработалась уже, отдыхай. Я и сам смогу нас прокормить». Тебе тоже хорошую работу подыскал.

— А кто он, мам?

— Снабженец в мясном магазине. Заметил, сколько на столе всего было? Мы с тобой раньше такого изобилия даже по праздникам не видели.

Горин помолчал:

— Мам, тебе хорошо с ним?

Она смутилась, как девчонка и опустила голову:

— Я себя за ним, как за каменной стеной чувствую. Он мне столько костюмов накупил, да и тебе тоже. Брал на пару размеров больше, чем перед армией и вижу, прав оказался. Вон ты какой вымахал! Возмужал! Импортные джинсы, рубашки, туфли и даже куртку кожаную достал. Так что на первое время ты у меня полностью одет–обут.

— Ну и отлично!

Мать помялась:

— Не знаю, как и сказать–то… Ты у меня молодой, тебе свобода нужна и мы стеснять тебя не хотим. В общем, я переезжаю жить в Москву, к Николаю, а тебе эта квартира остается. Мы с Колей так решили уже давно — тебя дождемся и переедем. Что скажешь?

— Лишь бы тебе хорошо было.

— Ну вот и ладно!

Николай Васильевич и Тамара Алексеевна оформили свои отношения официально через месяц после возвращения Андрея. Это случилось за неделю до Нового года. Все это время он наблюдал за отношениями между матерью и отчимом. Тот щедро снабжал деньгами Горину и пасынка, сказав:

— Ты отдохни, оглядись! Праздник на носу. Вон, в комнате своей порядок можешь навести. Если чего–то купить хочешь, только скажи…

Андрей ничего просить не стал. В собственной комнате самостоятельно побелил потолки, поклеил обои, покрыл свежим лаком паркет и выкрасил свежей краской раму и подоконник у окна. Мебель оставил прежней. Пышную свадьбу Николай Васильевич и Тамара Алексеевна устраивать не стали. Все же оба были не первой молодости. Собрались узким кругом, всего человек тридцать и отметили событие в центральном ресторане Дмитрова, где заранее заказали стол. Большинство собравшихся были знакомыми жениха. Николай Васильевич всем представлял пасынка и хвастался: