Жизнь моя — граница. Рассказы пограничника - [12]
Подоспели товарищи, но я, даже не взглянув на пойманного шпиона, вернулся на поляну, поднял на руки мертвого Ингуса и понес его, прижимая к груди. Мне еще не верилось, что мой верный друг погиб. Я иногда останавливался: мне чудилось, что пальцы ощущают толчки сердца Ингуса. Я всматривался в овчарку, но ее глаза были широко раскрыты и не моргали. В них застыла боль и тоска.
Я поднялся на возвышенность недалеко от заставы. Здесь хорошо просматривалась пограничная река, поселок, линия связи, далекие острова. Всю ночь я просидел около Ингуса, вспоминая все, что нас с ним связывало. И только на рассвете заметил, что кое-где среди шерсти собаки пробивалась седина. Неужели перед смертью появилась? Я потрогал седые пучки шерсти. Они были на заживших ранах Ингуса. Да, не каждый ветеран, наверное, имел столько ранений, сколько пришлось получить Ингусу в жестоких схватках с диверсантами и шпионами.
Ингуса нужно было похоронить. Но я и не думал о том, чтобы сходить на заставу за лопатой: не хотелось даже на минуту оставлять Ингуса одного.
Долго орудовал штыком, вскапывая каменистую землю. Утром опустил в яму своего боевого товарища, закутав его в свой плащ, пробитый в нескольких местах вражескими пулями. На могилке прикрепил дощечку, выцарапав штыком год его рождения. Дня гибели его не поставил: Ингус для меня не погиб, он жил в моем сердце, жил в моих воспоминаниях, и я верил, что он всегда будет со мной отправляться в дозоры.
На земляной бугорок положил зеленую пограничную фуражку и, минутой молчания почтив память верного друга, сделал несколько прощальных выстрелов из своего маузера.
Вдруг я вздрогнул и оглянулся, услышав стройные ружейные залпы, раздавшиеся за спиной. Чуть поодаль, обнажив головы, стояли товарищи по заставе: они тоже пришли попрощаться с Ингусом и, как настоящему воину, отдавали последние почести.
Через несколько дней я уезжал на другую границу. На груди у меня сиял новенький орден Красного Знамени. И я подумал, что эта высокая правительственная награда принадлежит не только мне, но и Ингусу.
Память об Ингусе сохранилась у меня на всю жизнь. Потом я ходил в наряд с другими Ингусами, охраняя рубежи нашей Родины. И мне всегда казалось, что умней и преданней той, самой первой, овчарки у меня никогда больше не было. Так я ее любил.
За время службы я подготовил около тысячи следопытов. Учил их дрессировать собак, распознавать самые хитрые следы. И гордился своими учениками, которые тоже стали знаменитыми пограничниками. Среди них — Геннадий Гордеев, Тимофей Пятаев, Александр Смолин, Вячеслав Дунаев, Василий Демчук, Варлаам Кублашвили.
Годы брали свое, и я ушел на пенсию. Только с собаками не мог расстаться. И поэтому, уже став Героем Советского Союза, полковником запаса, с радостью согласился поехать во Вьетнам помогать налаживать вьетнамским друзьям в пограничных войсках службу собак. Пригодился мне опыт, полученный на дальневосточной границе.
Сдружился я с первых же дней с вьетнамцами. Я был не просто военным консультантом, а прежде всего солдатом, любящим свое дело.
Помню, из Монголии вьетнамским друзьям прислали двести лошадей, диких, необъезженных, прямо из табуна.
Во Вьетнаме кавалерийских подразделений не существовало. И вьетнамцы боялись подходить к коням. А мне кони нравились, понимал я в них толк. Степные красавцы были выносливы и быстры, как ветер. Я сам мастерил седла и сбрую. Учил пограничников верховой езде. Что и говорить: трудно было. Все-таки мне уже шел шестой десяток. Но нельзя же пограничнику показывать свою слабость.
Каждое утро я садился на нового коня, объезжая его, приучая к седлу. Кони вставали на дыбы, взбрыкивали, стараясь сбросить седока. Но чувствовали твердую руку и подчинялись воле человека.
Вьетнамцы восхищались, цокая языками:
— Молодец, льен-со Никита!
А я, не подавая виду, так выматывался, что потом спал, как убитый. Спал, как в первые годы моей пограничной службы. Однако за два месяца я научил вьетнамских пограничников ездить по кругу, рубить лозу, а здесь — бамбук, действовать в конном строю.
В Ханой привез я и несколько десятков отборных овчарок — Джульбарсов, Туманов, Джеков и, конечно, Ингусов.
Вьетнамские пограничники быстро освоили курс дрессировки служебных собак и в первые же недели выследили и задержали нескольких лазутчиков, заброшенных с юга американской разведкой.
— Какая собака особенно отличилась? — спросил я как-то у пограничников.
— Ингус! — с гордостью ответил старший полковник Ху Инь Тху.
— Это замечательная собака! — похвалил я. — Лично ее дрессировал. — И мне вспомнилась моя первая овчарка, с которой я выходил на охрану дальневосточной границы. Ингусы продолжали служить, нести свою ответственную службу и на нашей границе, и на границе друзей.
