Жизнь моя - Армия - [49]

— Указания давал, товарищ генерал-лейтенант…

— Так вы и в музыке смыслите, Иван Артемьевич?

Савицкий вздохнул:

— Приходится вникать, Василий Федорович…

Генерал незаметно ухмыльнулся. Он уже заметил, что музыка стала намного лучше, чем раньше. Мат дирижера доносился даже до него, а свирепые взгляды полковника в ту сторону лучше всяких слов говорили, что это были за указания. Колонна дрогнула по взмаху руки командира и медленно поползла с территории части…

К вечеру палатки на полигоне были поставлены. Кунги, машины и ракетные установки размещены в нужных местах. Выставлены часовые у границ лагеря и на территории, возле наиболее важных объектов. Неподалеку от подземного бетонированного бункера натянут огромный тент с маскировочной сеткой, под которым прятались многочисленные столы и телефоны. Инспектора-наблюдатели размещены в палатках с максимальными удобствами.

Перед тем, как уйти спать, Савицкий еще раз обошел раскинувшийся лагерь. Он мысленно молился, чтобы все обошлось и учения прошли гладко. Вернувшись к палатке, нашел начштаба у входа. Тот смотрел на далекую красную полоску заката, на торчащие черные лапы елей на багрово-синем фоне и задумчиво курил. Командир тоже достал сигареты. Присел рядом:

— Ты чего не спишь, Сережа?

Аристархов вздохнул:

— Да что-то на душе хреново. Генерал понимающий, а вот эти два полковника с управления… Ох, чувствую, будет у нас морока!

Иван попытался разрядить обстановку:

— Все будет нормально. Главное, что Елистратов скажет, а уж эти не думаю, что тявкать посмеют против…

— Да я немного не про то… Техника старая, как бы чего не подвело. Да и солдаты не так уж много занимались. Все к этим инспекциям постоянным готовились! Занятий-то было раз-два и обчелся!

Командир потер ту сторону, где сердце и выдал:

— Я уже подумал. С Ласкиным поболтал, с Абрековым… Ротные лучших солдат выделят. Кто смыслит! Пойдем-ка спать…

Савицкий похлопал друга по плечу, ободряя, хотя сам этой бодрости не испытывал. Оба вошли в палатку. Разделись и улеглись на походных койках. Савицкому почему-то вспомнилась жена и оладьи на ужин, которые ел накануне. Немного поворочавшись, с этой мыслью он и заснул. Ночь прошла спокойно. Патрули спавших солдат видимо не нашли. Утром капитаны доложили о нормальной обстановке и отправились отдыхать.

Где-то в районе десяти часов начались приготовления к первому пуску учебной ракеты. Она была не большой, закрепленной на здоровенном МАЗе. Установку вывели на позицию. Вокруг суетился расчет, что-то доделывая на ходу. Под навесом долго орали по установленным телефонами, переговариваясь таким образом с ближайшей авиабазой. Солнце между тем постепенно набирало силу. На улице становилось все жарче. Тент медленно нагревался. От него шли потоки тепла. Где-то в двенадцать с территории авиаполка ответили, что радиоуправляемый беспилотный самолет пошел. Савицкий, едва заметив самолетик в пределах видимости, скомандовал:

— Пуск!

Сержант нажал нужную кнопку. Из стартовика полыхнул огонь и… стоящий МАЗ поехал по полю, а ракета не взлетела. Горела трава и вслед за машиной тянулся грязно-черный шлейф. Расчет брызнул в разные стороны, разбегаясь зайцами и прячась кто куда. Машина без шофера непостижимым образом развернулась и поперла на командный пункт! Ракета дергалась на грузовике и ревела, словно от злости, что не может взлететь. МАЗ громыхал, словно локомотив.

Все вначале остолбенели, а затем молча рванули в сторону бункера. Мнение было удивительно единодушным. Савицкий успел прихватить с собой кучу карт со столов и трубку от телефона, которую так и не выпустил из руки. Лишь опешивший генерал-лейтенант, смотревший в бинокль на небо и таким образом ждавший ракеты, не сразу сообразил, что происходит.

Увидев надвигавшуюся беду, он зигзагом кинулся к бункеру, но тот, рассчитанный всего на десяток человек был уже переполнен. Забились тридцать офицеров и забетонированный бункер неожиданно стал резиновым. Из дверей торчал чей-то зад, обтянутый пятнистыми брюками и две ноги в берцах последнего размера. Ни головы, ни торса не было видно. Они скрылись под телами впереди.

Генерал задумчиво посмотрел на этот вызывающе отшляченный зад. Собрался хорошенечько пнуть и сразу оглянулся на треск ломаемых столов. Машина была в каком-то десятке метров от него и упорно ползла вперед. Требовалось срочно менять позицию. Стало не до пинка. Брезент над командным пунктом полыхал из-за продолжавшего гореть топлива. Елистратову страшно захотелось жить. Он поглядел еще раз на эту задницу в проеме и с воплем:

— Если я… кого-нибудь… после этого… забега… когда-нибудь… за что-нибудь поймаю! То это будет его конец!!!

Кинулся бежать сломя голову. Ракета продолжала тащить МАЗ за ним. Генерал забыл о важности и своем статусе. Скинув на ходу китель, он улепетывал по полю, играючи перескакивая окопы с замершими там солдатами. Те тут же брызгали в разные стороны, пропуская машину и сразу высовывали головы в касках, чтобы посмотреть на лампасы, мелькавшие на поле.

МАЗ с ракетой упорно скакал за растрепанным генералом с вытаращенными от ужаса глазами и не желал отставать. А у Василия Федоровича даже ругательства уже закончились. Он несся по полю, забыв о жаре. Фуражку потерял значительно раньше. Сзади слышался грохот и рев, это заставляло не молодого генерала бежать быстрее. Он скинул галстук с заколкой и успел расстегнуть рубашку, собираясь сбросить, когда шум за спиной внезапно затих.